Геннадий Марченко - Выживший

Вот в тот момент и случилось то, что впоследствии он мог объяснить лишь вмешательством свыше - Коля увидел свет. Причем не сверху, где просвечивало солнце, он двигался на него параллельно дну, словно к мальчику плыла какая-то светящаяся рыба. Но даже угасающим от недостатка кислорода сознанием он понимал, что таких рыб в этой речушке быть не может. Свет тем временем приближался, и вот он уже заполнил собою всё пространство. А затем Коля почувствовал, что он свободен, ничто уже не удерживает его выталкиваемое наверх тело. Судорожно, по-лягушачьи, он принялся дёргать руками и ногами, пытаясь пробиться наверх, к воздуху. Пробив головой пленку воды, сделал глубокий вдох, наполнивший его лёгкие живительным кислородом. И тут же, словно сквозь туман, услышал голос друга Петера:

- Колька, ты чего так долго? Мы уж думали - утоп. Ну как, достал ракушку?

Только тут он с удивлением обнаружил, что так и сжимает в пальцах левой руки злосчастную беззубку. Стуча зубами от страха и холода, выбрался на берег и, неожиданно для самого себя, разревелся. Выл, не в силах остановиться, вызвав изумление друзей и девчонки, и сейчас ему было глубоко наплевать, как он выглядит в ее глазах. Потому что всего минуту назад был на волосок от смерти.

Позже, уже в более зрелом возрасте, вспоминая то, что случилось под водой, Николай Иванович предполагал, что это была обыкновенная галлюцинация, вызванная всё той же нехваткой кислорода в головном мозге. Во всяком случае, на подобную версию его познаний в физиологии хватало. И в то же время он не отбрасывал того факта, что это и впрямь могло быть вмешательство свыше. Видно, кто-то наверху решил, что рано ещё 11-летнему отроку отправляться на небеса. А сейчас он мог только гадать, куда отправится после смерти, после всех тех приговоров, которые подписал.

- Так что, Ежов, долго я буду тут ещё вокруг тебя выплясывать? Или, может, мне Якушева позвать?

При воспоминании о своем палаче Ежов непроизвольно вздрогнул. Григорий Якушев происходил из простых крестьян, в революцию совсем молодым выбившимся в чекисты. Активно участвовал в раскулачивании, насколько помнил Николай Иванович, особо лютую в своей волости, откуда был родом. В прошлом году сам нарком и давал ему рекомендацию в партию. Насмешка судьбы, теперь именно к своему протеже он угодил в лапы, и ни на какое снисхождение рассчитывать было нельзя. Теперь же Якушев, видимо, всеми силами старался доказать, что не является сторонником бывшего шефа, несмотря на то, что тот рекомендовал его в члены ВКП(б).

- Я подпишу, - обречённо сказал Ежов, устало закрыв единственный видящий глаз.

- Ну, вот и отлично! - обрадованно потёр ладони Берия и обернулся к двери. - Якушев, заходи!

Спустя минуту Ежов негнущимися пальцами держал перо и ставил подпись под документом, написанным не им и даже не с его слов. Он даже не читал, что там написано чьим-то мелким, убористым почерком, на это у него тоже не оставалось ни сил, ни желания.

А затем его вернули в одиночную камеру, и он без сил повалился на жесткие дощатые нары, тут же провалившись в тяжкое забытье. Это было пограничное состояние между сном и явью, где смутные образы сменяли один другой. В какой-то момент он увидел свою мать, такую, какой запомнил во время их последней встречи. Анна Антоновна, 69-летняя сухонькая женщина, сидела у погасшей печи с вязаньем в руках. Подняла грустный взгляд на сына.

- Вот, Коленька, на зиму носочки тебе вяжу.

А носочки-то были махонькие, на мальчонку лет трех-четырех, но он почему-то не удивился. Подошёл к матери, встал сзади, чуть наклонившись, и обнял ее, прижавшись к худенькому плечу щекой. Анна Антоновна погладила его пальцами по волосам, а затем вдруг схватила за вихор и закричала в ухо грубым голосом:

- Встать!

Его сбросили на цементный пол, и резкая боль в сломанной руке привела Ежова в чувство. Над ним высился здоровенный конвойный, который водил его на допросы.

- Давай-давай, ишь, разлегся, вражина!

Николай Иванович, морщась от боли, встал и двинулся на выход. Его усадили в 'воронок' и привезли в здание Военной коллегии Верховного Суда СССР. В небольшой комнате заседала секретная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) по судебным делам под председательством Василия Ульриха. Та самая 'тройка'. Заплывшие жиром глазки Ульриха с ненавистью сверлили бывшего наркома, и этот взгляд не сулил ничего хорошего. Слушая обвинительный приговор, Николай Иванович сосредоточился на том, чтобы не упасть. Его порядком покачивало, но он не хотел казаться настолько слабым. Услышал вынесенную ему меру наказания, с облегчением вздохнул: наконец-то всё закончилось. Подумал - жаль, что родных это тоже коснется и, прежде чем конвоир вытолкал его из помещения, успел бросить: