Захария Станку - Ветер и дождь

Алистара Мынзу я знал давно. Еще с тех времен, когда жил в родном селе Омида. В те времена Алистар Мынзу, только что закончивший юридический факультет, получил назначение в наш район. И вот, поднимаясь ступень за ступенью, он добрался до министерства внутренних дел. Это называется: сделал карьеру.

— Его оставили в министерстве как специалиста, — уточнил Орош. — Лично мне кажется, что нам нужны совсем другие специалисты, а таких, как Мынзу, давно следовало бы гнать в шею… Но, видимо, не все придерживаются такого мнения… Во всяком случае, надо считаться с фактами.

— Послушай, Орош, вот ты разговаривал с министерством внутренних дел и с центральным комитетом партии. Чьи указания ты будешь выполнять — министерства или ЦК?

Орош был удивлен моим вопросом:

— Как это чьи инструкции я буду выполнять? Разумеется, только инструкции центрального комитета. Я ведь не государственный служащий. Для меня существует один закон — слово партии.

Пока мы разговаривали, пришел префект Бушулянга. Его сопровождал Мосорел Бэрбуца. Префект был в отличном настроении.

— Ну-те-с, — сказал он весело, — как спалось? Как поживает товарищ Цигэнуш? Я встретил вчера доктора Дарвари, и он с большой похвалой отозвался о товарище Цигэнуше. Больной мужественно перенес операцию. Да, он сильный человек, товарищ Цигэнуш.

Глядя префекту в лицо, Орош спросил:

— А где вы встретили Дарвари?

Бушулянга ответил преувеличенно спокойно:

— На улице. Город у нас маленький. Стоит только выйти на улицу, и обязательно встретишь знакомых.

Орош усмехнулся, но ничего не сказал. Мосорел Бэрбуца, который явно не успел выспаться и все время зевал, вмешался в разговор:

— Не пора ли открыть собрание, товарищи? Давайте приступим к делу серьезно, по-рабочему.

Когда мы вошли в зал, он уже был битком набит молодежью. Вглядываясь в лица собравшихся, я был поражен их бледностью, худобой, у многих молодых людей были оливково-зеленые лица с бескровными, пепельными губами. Я подумал: все это от недоедания… Я видел на своем веку немало голодных людей. Было время, когда я и сам голодал… Молодых людей не так жалко, молодые поправятся, забудут… Молодым еще жить да жить.

Голод — прямое следствие войны. Но разве только война виновата? Я видел голодных и до войны. И нищие села я видел с детства. Так было еще до первой мировой войны. И после нее. Стоит ли все валить на войну?

Молодые люди и девушки, собравшиеся в зале, были пропагандистами. Открывая собрание, Орош поблагодарил их за проделанную работу — почти все они недавно вернулись из деревень. Не успел Орош закончить краткую вступительную речь, как в первом ряду поднялся необыкновенно худой юноша с почти детским, безусым лицом и попросил слова.

— Нам пришлось нелегко, — многозначительно начал юноша, когда ему дали слово. — Вы должны знать, что обстановка в селах сложная…

И он стал, волнуясь и запинаясь, рассказывать о грязных дорогах, по которым им пришлось шагать под непрерывным дождем из села в село, о голоде и прочих лишениях, которые им довелось испытать. Рассказал он и о врагах, о тех, кого распропагандировали попы и помещики, о крестьянах, поверивших, что новое правительство — исчадие ада, что в случае победы на выборах оно заставит их всех есть из одного котла, как в казарме. Тщедушный паренек говорил долго и убедительно. Поразила меня в нем восторженность, соединенная с трезвым расчетом. Он отнюдь не отрывался от реальности, но ни в малейшей степени не хотел с нею считаться. Орош слушал его, улыбался и что-то записывал в свой блокнот. Должность у него такая, подумал я, ему нельзя не улыбаться. Что бы ни случилось, секретарь уездного комитета партии должен оставаться оптимистом.

Потом выступали и другие ораторы. Все они говорили примерно одно и то же. Все рассказывали о трудностях — просто, без лишних слов, не жалуясь, но стараясь довести до сведения старших товарищей всю сложность обстановки. Чувствовалось, что все говорят искренне, ничего не утаивают.

— Мы старались сделать все, что в наших силах, — сказал один из выступавших. — Но мы встретили немало крестьян, которые ругали нас последними словами. «Кто вас послал сюда? — спрашивали они. — Хотите осчастливить нас? Обещаете молочные реки? Ненужны нам ваши обещания. Не нужны нам ваши молочные реки. Ничего нам от вас не нужно!» И снова — ругань…

Орош усмехнулся и сказал:

— Ладно, товарищи, надеюсь, вы не обиделись. Господа бога тоже ведь частенько ругают, но он не обижается…