Захария Станку - Ветер и дождь

— Покойники не обижаются, — спокойно сказал Диоклециан. — Однако это был твой долг прийти на похороны. Он помогал тебе деньгами. Ты ел его хлеб, пил его вино, спал с его любовницей. Если бы он не умер, ты, вероятно, сожительствовал бы и с ним самим. Стало быть, ты обязан был явиться на похороны. Вот я, например, не имел никакой пользы от покойного и все-таки пришел на похороны…

— Я боюсь покойников, — признался Аким. — Ты ведь это знаешь, Диоклециан. Они внушают мне страх. Если б только можно было, я охотно убежал бы и со своих собственных похорон.

Антоница прервал его и спросил:

— Дуду, тебе известно, что наши бандиты снова стреляли в рабочих и убили несколько человек на берегу Дымбовицы? Кстати, это произошло в двухстах шагах от Дворца правосудия.

— Знаю, — сказал Дуду. — Я уже все знаю. Поэтому я и решил окончательно покинуть страну. Страна, где правительство расстреливает людей только за то, что они посмели устроить демонстрацию, — не для меня. Я убежден, что здесь, в Бухаресте, еще произойдут ужасные события. Я в этом совершенно убежден…

— Что же ты собираешься сделать?

— Уехать в другую страну. Во Францию. Поселюсь в Париже, получу французское подданство. Там я буду в безопасности. Никто меня там не тронет, никто не упрекнет меня в том, что я рыжий, или в том, что у меня красные веки. Мне очень мало нужно: ручка, чернила и стопка чистой бумаги. Разумеется, мне нужна и комната, скромная комната, в которой зимой было бы тепло. А писать я буду по-французски. Я уже довольно прилично владею этим языком. Живя в Париже, я освою его по-настоящему.

Антоница вдруг заорал:

— Вот как! Удираешь в Париж? Ручка, чернильница, стопка бумаги, французские стишки? Какой ты молодец! А почему бы тебе не остаться? Оставайся здесь и борись против хулиганов, если у тебя есть талант. Пиши! Но не чернилами… Кровью! Сочиняй стихи не для сентиментальных барышень и проституток. Сочиняй памфлеты! Восстань против хулиганов и бандитов!

— Не желаю пачкать свое перо политикой. Я за чистое искусство. Моя поэзия чиста… Мои стихи — мечты о счастье, о любви, о ликующей, исступленной страсти. Вот послушайте…

Было похоже, что он впал в гипнотический транс. Зажмурив глаза и вскинув голову, он начал декламировать стихи, в которых шла речь о свежей утренней росе и о майской зелени, о телятах, резвящихся на лугу, о прозрачном горном воздухе и крупных звездах, горящих в высоком небе… Потом о некой босоногой девушке, которую зовут Ионица и от которой исходит запах свежего сена и спелых яблок…

Он быстро устал. Я подумал, что он, наверно, уже давно не всегда обедал, что, скорее всего, его усталость — прямое следствие самого вульгарного и самого прозаического голода.

Пока Аким отдыхал, медленно попивая крепкий кофе, заказанный для него Диоклецианом, Антоница сказал:

— Хулиганство и варварство распространяются по всему миру. И никто из нас не уйдет от своей судьбы, куда бы он ни уехал, где бы ни спрятался. Не прятаться нужно, а бороться! Вот ты, Аким, говоришь, что собираешься уехать в Париж. Запомни мои слова: хулиганы настигнут тебя и в Париже. А что касается чистого искусства… это всего лишь слова, пустые слова. На свете нет ни чистых людей, ни чистого искусства.

Антоница внезапно умолк, словно у него отнялся язык. Но даже в его молчании было что-то высокое, грозное… Мы продолжали сидеть, тесно прижавшись друг к другу, усталые, опустошенные. Мы продолжали заказывать черный кофе, ром, коньяк, все это по очереди то появлялось, то снова исчезало со стола. Вместо того чтобы поесть по-настоящему и утолить голод, мы заказывали пирожные с кремом. Среди нас были и пожилые люди, но и они вели себя безалаберно и легкомысленно, как и полагалось так называемой богеме, к которой мы все принадлежали.

Дуду Аким попросил Диоклециана заплатить за него по счету — он выпил всего лишь чашку кофе — и стал прощаться. Почему-то он счел себя обязанным извиниться и объяснить, куда он идет.

— Меня ждет Лола-Лола, моя невеста. На будущей неделе в «Круглом театре» состоится премьера пьесы «Женщины моря», в которой моя невеста получила главную роль. Она теперь репетирует с режиссером Митикэ Арапу, и мне хочется успеть на репетицию.

Как только он ушел, Скимбашу уточнил, в чем тут дело.

— Она репетирует с Митикэ Арапу!.. Чушь! Он идиот, этот Дуду. Арапу попросту живет с Лола-Лолой. Я записал это в своем дневнике еще весной. К тому же Арапу торгует Лолой. На днях я видел их в ресторане в компании одного толстого, безобразного дельца из Плоешти. Не станет этот денежный мешок угощать их обедом в дорогом ресторане просто так, за красивые глаза.