Захария Станку - Ветер и дождь

— Послушай, Иким… Как думаешь, не пора ли снять с него портки и подштанники и маленько поцарапать его ножичком? А потом пусть себе идет на все четыре стороны!

Послышался смех, крики:

— У него нет подштанников!.. У господина товарища наверняка нет подштанников!

— Коммунисты — голодранцы! Нету у них ни подштанников, ни рубашек. Потому-то они и хотят поделить чужое добро…

— А все-таки… — продолжал темноликий, играя ножиком, — портки на нем имеются… Не снять ли с него портки? Не освежевать ли его, как овцу? Шкуру оставим себе, а все остальное отдадим вот этому голодранцу из Блажини, пусть отвезет домой… У них, в Блажини, все равно нет мяса.

— Не больно много им достанется. Господин кандидат тощий. Кожа да кости.

Пока толпа бесилась, я подался ближе к крыльцу примарии и стал медленно подниматься по его ступенькам. Но я все время оставался лицом к толпе. Дойдя до верхней ступеньки, я сорвал с себя шапку и с яростью кинул ее на пол. Раздался удар, похожий на выстрел. (Я научился этому еще мальчишкой. В детстве мы часто забавлялись этой игрой и даже заключали пари — кто бросит свою кушму сильнее.)

Итак, моя шапка хлопнула, и местные богатеи сразу замолкли от неожиданности. Произошло именно то, на что я рассчитывал: не понимая, зачем я бросил шапку, толпа оцепенела в замешательстве. Теперь нужно было действовать быстро, не дав им опомниться. Я поднял руку и громко обругал толпу. После первого ругательства я пришел в ярость и начал ругать их всеми известными мне бранными словами, мысленно благодаря бога за то, что мне довелось их услышать на своем веку немало. Я лихорадочно вспоминал забытые ругательства, самые грубые, самые невероятные бранные слова не только на румынском, но и на венгерском, турецком, цыганском, итальянском и даже на арабском языках. Я ругался с такой яростью, что уже не мог остановиться. Я задыхался от ненависти, от досады, от собственного хрипа, но все же продолжал выкрикивать бранные слова.

Вначале кто-то из толпы пытался меня перебить, остановить. Но, пораженные моей яростью, они все окаменели. А потом вдруг оказалось, что в толпе есть люди, которым это даже нравится. Я услышал возгласы:

— Не перебивайте! Дайте ему высказаться! Ругаться он умеет! Молодчина!

И тут толпа окончательно умолкла. Богатеи из Темею слушали мою ругань в почтительном молчании. И я понял, что инстинктивно сделал верный ход. Это было именно то, что нужно. Только таким путем мне удалось внушить к себе некоторое почтение. Исчерпав все возможные комбинации бранных слов, я стал кричать приблизительно так:

— Хотите меня убить? Не стесняйтесь — убивайте! Убейте меня сразу же, не сходя с места. Если у вас хватит смелости — убивайте! Но вам придется за это ответить. Без ответа дело не обойдется!

Я даже спустился с крыльца и подошел почти вплотную к толпе с тем же криком:

— Ну что? Что же вы приуныли, собачьи дети! Убивайте меня!

Толпа подалась назад. На это я и рассчитывал. И продолжал издевательским тоном:.

— Ага! Смелости не хватает? Ну, что же вы молчите? Давайте! Приступайте к делу! Бейте меня! Эй ты, с ножом — ты чего молчишь? Давай — режь, бей! Сукин ты сын! Все вы сукины сыны! Все вы бандюги и подлецы! Все вы волки! Но вы еще и ослы к тому же!..

Я перевел дыхание. Кто-то взял меня за руку. Я резко оттолкнул его. И тут же услышал испуганный голос:

— Постойте, господин! Зачем вы деретесь?

Я обернулся. Это говорил примарь. Голос у него был сердитый. Но я уловил в нем и нотку испуга. Он продолжал:

— То, что вы нас обругали, понять можно. Мы первые начали. Но так тоже нельзя. Никто не собирается вас убивать. Мы не любим коммунистов и никогда их не полюбим, это верно. Но от нелюбви до смертоубийства еще далеко! Людей мы не убиваем. Мы не преступники. Коммунисты нам не нравятся, но убийствами мы не занимаемся. И бог даст, никогда этим не займемся…

Я снова поднялся на крыльцо и обратился к толпе. Теперь я заговорил уже другим тоном. Впрочем, нет, — тон оставался прежним, яростным, но я больше не ругался. Я пытался их пристыдить. И кое в чем убедить. Я сказал:

— Боярина Цепою вы всегда выслушивали, не так ли? Вы считали его своим человеком. И его холуев вы слушали. Их вы тоже считали своими людьми. И все вы румыны. И наверно, гордитесь своей нацией. Еще вы гордитесь своими старинными дарственными актами, своими землями и усадьбами, своими женами, которые одеваются, как боярыни… Все это можно понять. Но скажите по совести: крестьяне из Лисы — они кто такие? Разве они не такие же люди, как вы? А крестьяне из Булбоан? А те, кто живет в Жугури? Или в Блажини? Чем они хуже вас? Вы воспользовались их бедностью и закабалили их еще больше. Вы отобрали у них последние клочки пашни, превратили их в своих батраков и слуг. И теперь издеваетесь над ними, называете их голодранцами… А почему они стали такими? Не вы ли приложили к этому руку? Ведь они такие же румыны, как и вы. И такие же люди, как вы. Вы молчите? Ясное дело… Сказать вам нечего…