Захария Станку - Ветер и дождь

Приехав в уездный комитет, я узнал, что мою лошадь накормили, почистили, расчесали. Я сказал Орошу, что хочу съездить в Блажинь, а оттуда, возможно, и в Темею.

— Одному тебе ехать нельзя, — сказал Орош. — Возьми с собой двух-трех сопровождающих, по крайней мере до Доли. Какой смысл рисковать, особенно теперь, за несколько дней до выборов.

— До Доли рукой подать, и я не хочу никого отрывать от дела.

В конце концов я убедил Ороша, что могу ехать один.

Прежде чем выехать, я проверил свое оружие и на всякий случай положил в вещевой мешок несколько гранат. Потом я вывел лошадь из конюшни, оседлал ее и выехал на улицу. За городской окраиной я увидел поле и лес и принялся насвистывать, как будто мне было двадцать лет. Тонконогая мышастая лошадка, очень доверчивая, резво устремилась вперед по уже знакомой нам обоим дороге. Я старался ни о чем не думать, не вспоминать ни о далеком прошлом, ни о событиях минувшего дня. Езда в вольном поле была подлинным отдыхом, и у меня было такое чувство, что все образуется. Я ощущал себя сильным и ловким верхом на этой резвой лошади… Село боярина Албу Доли я проехал не останавливаясь. Дорога в Блажинь снова привела меня к болоту, которое тянулось вдоль шоссе…

У мира нет границ.

Границы есть у жизни.

У мира нет границ…

Проезжая мимо болота, я увидел необычное зрелище: из-за облаков выглянуло солнце, и болото засверкало, как будто покрылось тысячами зеркальных осколков. Вся округа вдруг повеселела, все сияло, играло под лучами солнца, а оставшийся позади лесок струился, трепетал и, казалось, убегал куда-то вдаль.

Я остановил коня, чтобы полюбоваться фантастической картиной сверкающего болота. Ничего подобного я никогда не видел. «Только бы это длилось подольше!» — думал я. Но внезапно налетевший ветер также мгновенно все изменил: солнце спряталось за облаками, его веселые блики погасли, и болото снова приобрело мрачный и мертвый вид. Вдруг моя лошадка тревожно заржала. Похоже было, она чего-то испугалась. Я огляделся: кругом не было ничего необычного. Однако лошадь продолжала ржать со сдержанным беспокойством, и я чувствовал, что она вся дрожит, как будто чует какую-то опасность. Я снова стал оглядываться и вдруг заметил, что в нескольких шагах от меня из болота торчат чьи-то ноги. Человека бросили в болото, и оно его затянуло, а ноги остались торчать на поверхности. Судя по обуви, это был бедняк. Я вспомнил те далекие времена, когда сам носил перепачканные грязью опинки, и произнес вслух:

— Это был бедный человек… очень бедный…

Никто не откликнулся на мои слова…

Я тронул коня и поехал все той же дорогой, ведущей в Блажинь. В мире как будто бы ничего не изменилось, но в настроении моем произошел резкий перелом. Кто этот новый покойник, эта новая жертва? В том, что это была еще одна жертва той борьбы, которая велась во всем уезде и по всей стране, я ни на секунду не сомневался.

Приехав в Блажинь, я тут же направился в примарию и спросил, где примарь.

— Его здесь нет. Он уехал вчера вечером в Телиу. Сказал, что едет поговорить с товарищем Лику Орошем.

— Он уехал один?

— Да. Один и верхом.

Отвечал на мои вопросы сельский нотариус. Он производил впечатление человека, не привыкшего к деревенской жизни и старающегося сохранить, по крайней мере в одежде, облик горожанина. Я попросил его вызвать несколько человек с лошадьми.

— Что-нибудь случилось? — спросил нотариус.

— Боюсь, что да…

Нотариус ударился в панику. Он заметался по примарии в поисках служителя и набросился на него с криками:

— Где ты пропадал? Вечно тебя нужно искать по всему селу!

— Сейчас, господин нотариус, — испуганно ответил служитель. — Одну минуточку, господин нотариус. Все будет сделано…

Вскоре служитель вернулся в примарию в сопровождении пяти крестьян, каждый вел за собой лошадь.

— Нужна веревка, — сказал я. — Понадобится толстая веревка.

— У меня есть веревка, — сказал служитель. — Нам все равно проезжать мимо моего дома, и я захвачу ее с собой.

Мы тронулись в путь. У дома служителя мы задержались. Он вынес веревку, и мы молча поехали дальше.

Подъехав к месту, где я остановил свою лошадь, чтобы полюбоваться пейзажем, я показал людям на ноги, торчащие из болота. Они сразу поняли, что произошло, и без лишних слов принялись за дело. Вскоре им удалось вытащить труп на берег. Он был весь облеплен грязью. Все молчали. Никто не оплакивал погибшего, и никто не высказывал предположений о том, как именно случилось несчастье. Отдохнув немного, крестьяне завернули труп в старое одеяло и положили его поперек седла одной из лошадей. Когда мы снова тронулись в путь, служитель примарии вслух ответил на вопрос, который никто ему не задавал: