Захария Станку - Ветер и дождь

Жан Виктор Вожен попросил аудиенции у министра внутренних дел. Он побывал в Бухаресте (в сопровождении охраны, конечно) и уверен, что уж его-то комиссия безусловно освободит. Он рассказывал, что побывал также и в немецком посольстве (тоже в сопровождении охранника, который ждал у дверей). Он обедал с Киллингером и с послом фашистской Италии.

— Я устроил им грандиозный скандал. Они запомнят меня на всю жизнь.

Мне нравился этот апломб бывшего министра и дипломата. Вот его история, довольно типичная для фашиста.

Он был мелким актером на вторых ролях в бухарестском Национальном театре. Директором театра был писатель Корнелий Молдовану. Я помню, как познакомился впервые с Воженом, тогда еще актером. Мне представил его Раду Боуряну:

— Неплохой актер. Он дублирует Браку в роли Ромео, но у него большой конфликт с директором театра. Вожен хочет играть и в вечерних спектаклях, а Браку и Молдовану не соглашаются…

Виктор Вожен обиделся и ушел из театра. Он вступил в «Железную гвардию» и занялся политикой, был арестован, потом бежал в Германию. После 6 сентября, когда гитлеровцы захватили Румынию, Вожен вернулся и стал дипломатом. А теперь, несмотря на свои связи с гитлеровцами, он попал в лагерь. Но он свято верит в победу Гитлера и надеется на лучшее. Он даже надеется еще стать верховным вождем «Железной гвардии» и премьер-министром. В лагере он бесконечно ведет какие-то сложные переговоры с другими легионерами. Они формируют будущее легионерское правительство, делят министерские портфели, распределяют высокие посты.

— Я сказал германскому послу Киллингеру, что никогда не прощу великой Германии этого унижения. Как они допустили, чтобы меня арестовали? Вы бы видели, как Киллингер сгорал от стыда, уткнувшись носом в тарелку. О Бове Скапа уже и говорить нечего. Он просил у меня прощения. Потом они оба отправились к Михаю Антонеску и потребовали, чтобы меня немедленно выпустили. Они говорили и с самим Ионом Антонеску. Теперь уж меня освободят. Будьте уверены, как только приедет комиссия, меня освободят первым. Такой человек, как я, не будет сидеть в лагере среди демократов, евреев и прочего сброда.

Мимо как раз проходил писатель Виктор Ефтимиу:

— Дорогой посол, не желаете ли вы составить нам компанию? Мы собираемся играть в бридж. Майер с моноклем тоже придет…

— С удовольствием, маэстро. С превеликим удовольствием.

Он искренне убежден, что сидеть в лагере вместе с демократами и евреями зазорно, но играть с ними в бридж или в покер — это совсем другое дело.

Когда комиссия наконец прибыла, Майера с моноклем снова охватила паника: председателем комиссии оказался не полковник Джелеп, а полковник Тобеску.

Майер с моноклем спрашивал всех по очереди:

— Как вы думаете — меня освободят? Моя семья договорилась с полковником Джелепом, а председателем комиссии оказался Тобеску. Что теперь делать?

— Если вас не освободят, останетесь здесь. Только и всего!

— Хорошо вам говорить! А ведь я заплатил деньги.

— Вы ведь, кажется, говорили, что не дали ни одной леи?

— Это правда, я им ничего не дал. Но моя жена выложила им всю сумму полностью. Это, по-вашему, пустяки?

— Успокойтесь, если была договоренность с Джелепом, он, наверно, договорился обо всем с Тобеску.

— Почему же вы сразу мне так и не сказали? Почему вы все мучаете меня?

— Никто вас не мучает. Кстати, вы не забыли урока, как вы должны себя вести, когда вас вызовут?

— Что вы! Конечно, не забыл. Мне даже каждую ночь это снится!

— Снится!

— Ну да! Мне снится, что комиссия уже приехала, и вот меня вызывают, и я вхожу в комнату с моноклем в правой руке…

— Ну, в таком случае все в порядке.

Но Майер не успокоился и снова, уже в который раз, пристал ко мне:

— А вы что думаете?

— Я думаю, что вас не выпустят отсюда.

— Почему?

— Таково мое мнение…

— Вы меня просто убиваете! Вы все словно сговорились сжить меня со света.

В разговор вмешался Никушор:

— Оставьте его в покое. Комиссия уже прибыла. Завтра или послезавтра все выяснится. Успокойтесь, Майер! Если вас отпустят, вы уедете в Бухарест. Не отпустят — останетесь здесь, с нами.

— И вы, господин Никушор? — возмутился Майер. — Вы тоже против меня? Что я вам сделал? Что вы от меня хотите?

— Я ничего от вас не хочу, — сказал Никушор. — Кроме пуговицы. Вы оторвали мою пуговицу. Верните ее…

Только тут Майер с удивлением обнаружил в своей правой руке пуговицу, машинально оторванную им от пальто собеседника.