Захария Станку - Ветер и дождь

— Шел бы ты лучше спать, — сказала жена. — Вечно ты думаешь только о катастрофах.

Я потушил свет, распахнул окно и лег. Город давно заснул, и через открытое окно доносился лишь далекий и смутный гул.

Мне удалось заснуть, лишь когда уже начало светать. Спал я недолго. Даже во сне я прислушивался к тому, что делается на улице. Как будто я все время ждал какого-то неожиданного происшествия. И дождался… Под утро я проснулся от резкого шума — под окнами моего дома остановился мотоцикл с невыключенным мотором. И сразу же раздался звонок.

Я подскочил к окну. У калитки стоял сержант и еще кто-то в штатском, вероятно полицейский агент. Увидев меня, один из них спросил:

— Здесь проживает господин Захария Станку?

— Да. Это я.

— Откройте.

Я спустился вниз и открыл им калитку. Они проследовали за мной в квартиру. У обоих были землистые, отечные лица, как у людей, которые не спали несколько ночей подряд. Агент представился, сказал, что его зовут Бунариу, и протянул мне какую-то скомканную бумажку. Я спросил:

— Что это такое?

— Вы арестованы, — ответил агент. — Одевайтесь и следуйте за мной. Можете взять с собой немного вещей.

— Куда вы меня повезете?

— На вокзал Филарет. Там вас ждет поезд…

Я начал одеваться. Агент, видимо желая меня успокоить, сообщил, что я не буду чувствовать себя одиноким — он уже отвез на тот же вокзал многих моих друзей. И он перечислил несколько имен. Арестованы все журналисты, подозреваемые в симпатии к коммунистам и Советскому Союзу.

— Значит, началась война?

— Да, началась…

И агент показал мне свежий номер газеты «Капитал». На первой странице портреты Иона и Михая Антонеску, а под ними правительственный манифест, начинающийся словами: «Солдаты! Я приказываю вам форсировать Прут!»

Моя жена, бледная, несчастная, стояла рядом и не знала, что ей делать. Я попытался ее успокоить:

— Не волнуйся. И это пройдет!

Как хорошо, что я отослал своего сынишку в деревню: он избавлен от этого зрелища.

Агент, который приехал меня арестовать, не торопится.

— Можно попросить у вас стакан воды?

Ему приносят холодную воду с вареньем. Он выпивает воду, слизывает все варенье, но не встает со стула. Он шарит по карманам и находит другую бумажку, столь же мятую и грязную, как та, которую он подал мне. Он долго ее разглядывает и наконец спрашивает:

— А где проживает ваш секретарь Марк Рознер?

У меня был когда-то секретарь, которого звали Мариан. По крайней мере так он подписывал свои статьи. Оказывается, у него есть другое, настоящее имя. Он живет в двух шагах от меня.

— Марк Рознер? Я такого не знаю.

— Не знаете? Прекрасно знаете, но не хотите нам помочь. Все вы такие — доброго слова от вас не дождешься… Ваше счастье, что мы получили приказ вести себя корректно. А этого Рознера мы все равно найдем. И без вашей помощи.

Хвастался он напрасно. Марка Рознера они так и не нашли до конца войны.

Я вышел на улицу и сел в коляску мотоцикла, положив на колени чемоданчик. Сержант уселся за руль, агент позади меня, и мы поехали к вокзалу.

В этот ранний утренний час город спал. Даже трамваи еще не вышли из своих депо. Но было уже совсем светло. Белое летнее утро. Ясное безоблачное небо…

Вокзал Филарет переполнен: полицейские, жандармы, целые полчища жандармов в голубых мундирах и парадных касках. А среди них — мужчины и женщины в гражданском. И даже дети… Больше двух тысяч человек… Это все арестованные.

Меня ведут под охраной к хвосту длинной очереди, которая упирается в канцелярский стол. За столом — полицейские чины, заполняющие формуляры арестованных. Как только формуляр заполнен, арестованного отводят к вагонам. Из вагона выходить запрещено, у каждого вагона — полицейский агент. Но смотреть в окна вагона не возбраняется. И мы видим, как привозят все новые и новые партии арестованных. Они тащат с собой чемоданы, узлы, портфели. Среди них есть и целые семьи с детьми. Куда девать детей, когда арестовывают родителей? И вот полицейские заполняют формуляры и на детей.

В вагоне я встретил знакомых. Это журналисты, бывшие сотрудники демократических газет. Газеты уже закрыты, а сотрудников отвезут теперь в концентрационный лагерь. В нашем вагоне и госпожа А. Это красивая женщина, которую я давно знаю. Она была секретаршей одного известного турецкого дипломата. Госпожа А. в прекрасном настроении. Она убеждена, что ее-то никуда не повезут, ведь она успела позвонить своему дипломату и тот обещал добиться приказа об ее освобождении. Госпожа А. шутит и улыбается, как будто она находится на дипломатическом приеме. Она же знакомит нас с мадемуазель Б., танцовщицей ночного бара «Колорадо». Танцовщица — высокая, великолепно сложенная блондинка. Очень женственная. Ее арестовали по подозрению в шпионаже. Она не надеется на спасение и поэтому привезла с собой все свои вещи. Ей всего двадцать восемь лет. Судя по акценту, она венгерка. Она рассказывает, что уже побывала во многих странах мира, даже в Мексике и Китае. Она успела повидать и войну и революцию, но интересуют ее главным образом любовные похождения. Арест не испугал ее и даже не удивил: еще одно приключение в ее пестрой и бурной жизни.