Андрей Латыголец - «Годзилла»

Стрелять сигареты у прохожих стало бессмысленно. Если хорошо попросить у «фазанов», нам спокойно разрешали сходить в министерский чифан, правда, за часть доли от провианта. Моя излавчённость в этом деле обесценилась и все мы здорово расслабились.

Потом даже словил себя на мысли, что в карауле стало скучно, пропал азарт, адреналин, однако возвращаться в адские кесарчуковские времена никто не желал.

С Тавтуем мы охреневали на столько, что со временем стали курить перед калиткой поста. Вид на город с проспекта открывался потрясающий, ходили девушки, с которыми тут же завязывалось общение, попутно находилось курево и я даже похвастался, что во времена Кесаря настрелял за одну смену пачку сигарет.

— Ты прям, как Гнилько, тот по слонячке тоже на четвёртом стоял, Кесарь с Потапом рассказывали, что всю караулку спасал, — сказал мне Тавстуй. — Покажешь?

В доказательство своих слов, я принялся ходить рядом с «уазиком», клянча у прохожих сигареты. Некоторые отшатывались от меня, как от прокажённого, а я, словно, сорвавшись с цепи, напонимая Пониковского со своим «дяденька, дай миллион», бегал по кругу, как умалишённый. Глаза разбегались на столько, что я не сразу услышал, как кто-то окликнул меня по имени.

— Привет, — сказал мне мой одногруппник, с которым в годы учёбы я практически не общался, но завидя, узнал сразу. Он не курил и на его лице читалась брезгливость.

Я опешил и поприветствовал его.

— Служишь? — спросил он, как будто это не было очевидно.

Я кивнул, чувствуя, как краснею, уличённый в некоем постыдстве.

— Ну, удачи, — сказал он и пошёл дальше.

Уж лучше бы меня застали за дрочкой на посту, запретили курить, но только не такое унижения, меня словно окунули головой в унитаз.

***

По весне нас частяком стали вывозить на докучливые работы за пределы части. Отношение к нам немного улучшилось и нас в пору растащило.

Однажды нас завезли на какую-то швейную фабрику, в здание начало ХХ века, весьма редкое для Минска. На втором этаже производился ремонт. Нам выделили определённый участок, и мы втроем с Гурским и Гораевым принялись тягать кирпичи к новым стенам-перегородкам, которые там укладывали обычные работяги. Смотрящими над нами поставили Потапа и Ракуту. Те, конечно, уселись на мешках с извёсткой и, изредка покрикивая на нас ускориться, тупились в телефонах. Благо, нам разрешили расстегнуть кителя, и мы с лёгкостью выполняли свою работу. В самом конце нас даже покормили в местной столовке. Еда в сравнении со всей этой армейской извращённостью была просто объедением. Прекрасные тефтели, мягкое, воздушною пюре, наваристый суп и салат из свежих овощей. Мы взяли по второй порции и отъелись до сыта.

Несколько раз нас возили в находящийся по близости от части военкомат. В этом захиревшем здании, где на одну половину произвели ремонт, а от другой остался скелет канувшей в Лету гэбэшной эпохи, мы тягали с этажа на этаж архивы папок. Папок было много и в течение всего дня мы прогуливались по его пустым коридорам, вынося никому не потребный хлам. Я видел дела призывников из восьмидесятых, лица их были такими же обречёнными, недовольными и высокомерными.

Завозили на мемориальный комплекс Тростянец, где во времена второй мировой войны находился один из известнейших в Европе крематориев, занимая четвёртое место по убиенным в его стенах евреям. Мы подметали мусор в парке, убирая после зимы огромное количество пластиковых пивных бутылок и стеклянных тар из-под водки. Видимо, местные гопники таким образом, воздавали память жертвам Холокоста. Я убирал за ними использованные гандоны, прошлогоднюю оттаявшую блевотину и фекалии, приводя парк в надлежащее состояния.

Если в «Минск-Арене» проходили какие-либо трансформации с ледовым катком, со всех частей города прибывала бесплатная рабочая сила служивых. Эту роль, как дежурство, распределяли по всем подразделения и в установленное время, части посылали своих батраков.

На «Арене» около двух-трёх раз мы устилали каток поддонами с деревянным покрытием. Я никогда прежде не бывал в этом огромном строения и, признаться, меня поразили его внушительные габариты, учитывая, что около полугода я варился в одном и том же убогом месте и не видел ничего другого. Мы тягали поддоны, стулья и каркасы для будущих конструкций.

Пару раз нас бесплатно свозили на хоккей, отплачивая за труды.

***

Вторым разводящим Тавстуй продержался не долго. Он был по большей части разгильдяем, поэтому неминуемо залетел. Какой-то офицер с четвёртого поста пожаловался дежурному по штабу, что наши сержанты безалаберно производят смену часовых, в наглую разговаривая по телефону. Тавстуя сразу сняли с караула и отправили в роту. Хотели даже посадить, но он отделался лёгким испугом, заняв должность дежурного по роте. Произошла рокировка. Вместо него к нам направили перекаченного старшего сержанта Гнилько.