Андрей Латыголец - «Годзилла»

Фотографировался на военник я с бодуна и лицо моё выражало определённую озлобленность.

На его надсмешки к нам зарвался Потап и они оба в своей гопотечной манере принялись распекать меня в нетрадиционной ориентации.

— Ты девок то хоть мял? — осведомился Потап.

— Всех пальцев рук и ног не хватил, — заявил я.

В начкарке повисло молчание.

— А я вот только со своей женой, — сказал Секач.

— А я с невестой, — вторил ему Потап.

В начале месяца нашу роту сводили в библиотеку. Записали фамилии новобранцев и завели специальные книжечки читателя. Это был первый и единственный раз, когда я нюхал этот приятный запах, витающий в помещении библиотеки и прибывал в её узких стенах. Библиотека находилась в штабе части на первом этаже. Заведовала ею приятная женщина в роговой оправе очков на позолоченной цепочке, и голосом учительницы русского языка, предлагала нам ознакомиться с предоставленной литературой.

Я воспользовался случаем и погряз в рядах книжных полок. Не сказать, что там было густо с достойной литературой, но парочку авторов я для себя всё-таки приметил, однако брать с собой в роту долго не осмеливался. Кесарчук ещё на входе строго заявил:

— Желательно увижу кого за чтением, вызубрите у меня весь устав. А книги берите, пусть Вера видит их, но только в тумбочках, да и комбату спокойнее будет, вдруг проверка.

Брать книги с твёрдой обложкой я не стал, мне срочно нужно было найти старую книжку и в мягком переплёте. Я уже давно чувствовал голод по чтению. Гнусные государственные газетёнки на информационных часах и при редкой возможности случаи, когда мне удавалось краем глаза заглянуть на их страницы, просто чтобы хоть что-то прочитать, оставляли какой-то неприятный осадок.

Ближе к концу сеанса я откопал на нижней полке маленькую книжицу воспоминаний Антуана де Сент-Экзюпери и тут же прибрал её к рукам.

У меня давно созрел план, брать чтиво с собой на пост в выходные дни, когда калитка закрыта и никого нет. Прикрыв книгу телефоном и бумажкой с фамилиями генералов, можно было преспокойно себе предаваться увлекательному чтению, заранее припрятав её в отделении каликов на своей заднице.

В конце экскурса библиотекарша сообщила, что в части часто проходят поэтические и литературные вечера, приезжают писатели, и у того, кто сам пишет стихи, будет отличная возможность выступить перед всеми со своими творениями. Преисполнившись таким воодушевлением, я с надеждой, что ещё не всё потерянно, вышел вон.

***

Весна. Снег даже и не думает растаивать, а мороз крепчает, как на зло.

Жмём на костях, держим на вытянутых руках «красных драконов», сидим на воздушном стуле, не курим, постоянно зубарим с уставов статьи. Видимо, так можно охарактеризовать караульную жизнь по первому.

Я заметил, что совершенно перестал улыбаться, и лишь настальгировал с однослуживцами по дому.

Лесович рассказывает мне истории о своих бурных пьянках в Барановичах, о работе на железке и бабах. Я молчу и с интересом слушаю его россказни, не потому, что мне нечего ему поведать, просто нет сил, да и понял бы он меня, обычный парень с обывательскими интересами и ценностями.

В моём желудке урчит от недоедания.

— Да, хотел бы я попить с тобой водочки под шашлычок, — говорю ему я.

— Приезжай! Вот дембельнёмся, соберу у себя весь наш период, нам будет что вспомнить и о чём поговорить, — потирая ладони, говорит Лесович.

— Это уж точно…

— До дембеля ещё, как до луны, «слонята»! Жиманите раз сто! — внезапно появившись, говорит нам Кесарь.

Кесарчук имел привычку подслушивать и неожиданно возникать в бытовке, заставая нас врасплох.

Со временем мы научились общаться шёпотом и ставить одного из своих «на фишку».

В тот караул Дубков, главный по второму посту и по кухне, захотел поставить меня на кости. Видите-ли, ему не понравилось, что я медленно ем. Началась потасовка и я здорово оттолкнул этого женоподобного «недофазана» к кастрюлям. На кухню влетел Потап с Тавстуем и нас разняли.

Секач явился сразу за ними.

— Отлично, первый поединок состоится в три ночи, когда уйдёт проверяющий. Кто у нас сегодня ещё залетел?

— Гурский, Мука и Рацык, — сказал, появившийся в дверях Кесарчук.

К трём ночи нас успели конкретно измучать приседаниями и отжиманиями. К незнанию статей добавилась плохая уборка караулки. Секач придирался к малейшим пылинкам и мы могли полатёрить каждые пол часа. Силы были на исходе, на посту стоялось не в моготу. Мороз крепчал с каждой сменой. Ночью глаза слипались и я боялся уснуть, приседая на корточках то в стакане, то в мёртвых точках маршрута.