Андрей Латыголец - «Годзилла»

Заранее приготовил форму, сложил в сумку свои вещи и только ждал.

В десять часов возле штаба было финальное построение всех «годзилл». Нас насчиталось с десяток. Полковник Лавицкий поблагодарил за службу, выдал нам личные дела и прочие документы, предупредив не шляться пьяными в форме по городу и не позорить шевроны части.

Я вернулся в роту попрощаться с пацанами, долго обнимался со всеми на взлётке, сходил в третью роту, которая была в карауле, пожать руку Ковшу. Он был весь в делах и особо не разжалобился по этому поводу. Понятно дело, кому домой, а кому ещё «огурцы» пол года отведывать.

У прапорщика был выходной, что меня весьма расстроило и я собрался уже выходить.

— Постой, Петрович, — сказал мне Рацык, — зайди хоть к ротному, попрощаться.

— Да пошёл он, гном ушастый.

— Не правильно это, братан, всё-таки год вместе, какой бы он не был…

Я прислушался к его словам и, постучавшись в дверь канцелярии, отрапортовал о своём уходе.

Студнев сидел за одним столом вместе с Лёвой. Тут же они заулыбались и стали меня расспрашивать, как да и что, чем буду заниматься. Предложили остаться на контракт, я вежливо отказал и крепко пожав обеим руки, вышел вон, сплюнув в душе им под ноги.

Секач митусился где-то во взводниках и уж с ним я точно ручкаться не собирался. Обиды никакой не было, но и чувства собственного достоинства меня пока не лишили.

Зашли с пацанами в курилку. Посидели, поболтали. Чучвага всё причитал, как мне завидует. К нам подсели два бледных сержантика из ППУ, только прибывшие из «кичи». Десять суток за дедовщину. У них в батальоне сменился новый комбат, лютая собака и крест к тому же майор Орлов.

Я смотрел в их лишённые жизни лица. Рука с сигаретой у одного из сержантов подрагивала. Глядя на них, я всё же подумал о своём льготном положении «годзиллы».

Подходя к КПП, пацаны ни с того ни с сего подхватили меня под руки и понесли к воротам. «Слоник» из первой роты отворил занавес. Меня поставили на ноги и я глубоко вздохнув, сделал свои двенадцать строевых, подкинул вверх шапку-ушанку и, прокричав:

— Всё! — был таков.

Во дворике за КПП меня встретил старшина Карач.

— А чё это тебя никто не встречает? — спросил он.

— Так я ж минский, сейчас в метро и дома. Друзья вечером подтянутся.

— Ну так пошли, нальёшь своему «контрабасу» за дембель.

Мы зашли в рыгаловку около метро, взяли по сотке и запить. В голову ударил хмель и я моментально размяк. Посадил Карача на троллейбус и тут же отправился в лесок, где все дембеля нашей части отмечали первые минуты свободы.

Напялил на голову берет, расстегнул бушлат с кителем, так, чтобы была видна майка с эмблемой роты и пошёл в сторону метро.

На входе женщина-контролёр спросила:

— Что, солдатик, всё?

— Да, мать, домой…

Пол года пролетело незаметно. Лично для меня. На гражданке время проходит невидимо и о нём особенно так не печёшься.

Об армии я практически не вспоминал. За это время я успел всё позабыть. Один раз, правда, зимой приехал на КПП к пацанам и пару раз, гуляя вечером по городу, видел караульный «уазик», форсирующий между четвёртым и пятым постами.

У ребят же эти пол года тянулись пыткой и полным забвением.

Лесович стал ЗКВ и демобилизовался в чине старшины, как и Потап в своё время. Студнев называл его по отчеству, а Секач не трогал.

Ниха уволился старшим сержантом, будучи ПНК.

Ранко после отсидки на кичмане за то, что был уличён комбатом, заснув за столом дежурного, остался сержантом и ходил в наряды по ГРУ.

Ратькову повесили лычки сержанта и до дембеля он отходил первым разводящим.

Индюк оставался каптёром вплоть до прихода своих настоящих «слонов», которых я так и не увидел, и передал бразды правления наиболее изворотливому пареньку.

Чучвагу посадили на трое суток за избиение новых «слонов» и он простоял на тумбе вплоть до своего ухода. Студнев даже пренебрежительно бросил ему в руки личное дело и долго морочал ему голову с обходным листом.

Гурскому повесили ефрейтора и в карауле он получил почетное звание «белого тигра», отбарабанив пятьсот караулов. Девушка, на которой он думал жениться, бросила его за три месяца до дембеля и он хотел уйти в самоволку. Говорят, пацаны вовремя его остановили.

Мука ходил дежем по роте вместе с Карповым, тот, в свою очередь, продвинулся лишь до младшего сержанта, и за многочисленные косяки был снят с должности командира отделения, сменяясь с Мукой посуточно под жёстким прессингом Студнева. Рассказывали, как в карауле он подговаривал «слонов» не подчиняться приказам Секача, вставать на кости и держать «красных драконов». «Слоны» послушались и Секач в бешенстве закрывшись в начкарке, звонил нашим «фазанам» и жаловался на новое пополнение. Один сделать он ничего не мог.