Андрей Латыголец - «Годзилла»

Я считал, что своей несвоевременной отсидкой на киче расплатился с полна, поэтому тут же привлёк к работе «слонов». Просверлил в потолке для вида пару-тройку отверстий и дал указания Диле и Севоку. Те были неумеками знатными и своей бестолковщиной, только злили Студня. Он недовольно поглядывал на нашу гопкомпанию, и удалялся в канцелярию, играть в «Танки».

В один из таких эпизодов меня к себе в каптёрку вызвал прапорщик.

— Присаживайся, — отечески сказал он. — Всё таки надавил на ротного повысить тебя в звании. Негоже под дембель в еферах ходить. Я ж тебя сразу в сержанты метил, но Студень всё против был. А под дембель, думаю, само то. Ты заслужил, держи.

Станок протянул мне золотую ленту для новым лычек.

— Подарок от меня.

Это было по истине неожиданно.

— Да, там ещё после третьего периода остались изъятые комбатом майки с беретами. Ты же помнишь, как их на плацу тогда накрыли, так что выбирай себе любую по размеру. И смотри мне тоже не попались, оденешь, как за ворота выйдешь.

Я был в не себя от счастья. Тут же выбрал себе чёрную майку с жёлтой надписью «Охрана» на спине и подходящий берет, надёжно припрятав всё в нашем общем с Индюком тайнике.

«Слоны» вешали короба просто омерзительно, проводка едва держалась на потолке, а сил распекать их за откровенную порнографию уже не было. Да и стояло ли?

К концу дня я зашёл в кабинет к комбату Качану, который должен был поставить в моём обходном листе окончательный штамп.

— Не рано ли пришёл, дежурный, сколько ещё осталось? — с прищуром спросил он.

— Пока десять суток, товарищ майор.

— Это правильный ответ. Глядишь, ещё на кичман загремишь, а я это живо устроить могу.

Я попытался придать своему выражению озабоченно-серьёзный вид.

— Как, понравилось отдыхать? — расписываясь в моём обходном листе, спросил он, помолчав.

— Да не очень, в роте на много лучше…

***

Оставшиеся сутки я практически ничего не делал. Примерял в каптёрке перепавшие мне наряды и приделывал себе новые золотые сержантские лычки. Фотографировался с пацанами в берете и с майкой, давал им берет на всеобщую фотосессию. Даже Стася, «печальный хобот» нашего периода, как его называл Гурский, сделал снимок в нём на фоне умывальников в душевой. Муку я вообще запечатлел по-особому в нашей оружейке. Этот маленький ефрейтор с лицом пятнадцатилетки, нахлобучив на затылок великоватый ему берет с эмблемой белого тигра, взял в одну руку гэпэшку, в другую АК-47 и с «ебалом как у Рэмбо», предстал перед камерой телефона.

Студнев вручил мне подарочную фотографию, где мы ещё в период «межухи» вместе с «фазанами» сфотографировались всей ротой около плаца. Я выкинул из рамки фотокарточки Даши и вставил туда вторую роту. Пацаны пустили её по кругу, оставляя с обратной стороны прощальные речи и пожелания. Некоторые из «слонов» так же написали мне пару тёплых слов.

Я вспомнил, как уходили наши «деды», проделывая те же махинации. Свои пожелания я оставил Шмелю, Кулаку и Замку с Рондом. Слёзы накатывались от того, что я подошёл к своей заключительной черте. В одно мгновение перед моими глазами пролетел «карантин», потом месяц с «дедами», караулы. Эти события вспоминались с особым трепетом, всё, что было потом, кроме нарядов по роте, особой ностальгии не вызывало.

Прошёл тот день, когда я должен был дембельнуться. Странно, но это ни коим образом меня не огорчило. В роте ещё на пол года оставались пацаны и от этого было грустно.

Потом, на следующий день ушёл Гораев. Рацык плакал. Студнев предлагал ему остаться на контракт, но тот отказался, предпочтя вернуться в Минск и продолжить тренировать детишек в футбольном клубе.

Мы провожали его до КПП и всё расспрашивали, что он первым делом предпримет на гражданке.

Забавно было слышать о его планах приехать к себе на родину в Бобруйск и нормально посидеть с родителями. О сне и запое с трахом речи не шло. Гораев всегда оставался педантичным и сдержанным юношей.

Так на волю вышел первый из нас. И я радовался его освобождению, даже больше своего.

***

На последней поверке я выкрикнул своё «всё». Говарков заставил Муку повторить перекличку.

В роте он завёл меня в канцелярию и ещё долго распекал, мол что я, как маленький, подаю плохой пример.

Знал бы он, что значило для меня это слово…

Последние мои пол дня в роте ничем примечательны не запомнились. После пайки, которую я практически не ел, а все вокруг подтрунивали, давай, наяривай, когда ещё такого говнеца отведаешь, отсиживался в бытовке на стуле.