Андрей Латыголец - «Годзилла»

Телефон мне вернули, дежурному он был положен, а про наушники пришлось позабыть.

***

Как только батальон охраны покинул расположение части, мы почувствовали себя в своей тарелке. Вместе с ротами, как и предполагалось, на учение укатило и всё руководство, оставив в части лишь заместителя комбата капитана Головача. Это был высокий, крепкий мужик за тридцать с седеющими чёрными волосами. Характером он был кроток и наказывал только за дело. Вообще был справедливым офицером. Каждый раз, приходя с утра в роту, переодевался в спортивную форму и отправлялся на пробежку.

С Мукой мы тут же разделили своих дневальных, я заступал с Напалмом, он с Раткевичем. Напалм был хитрым и наглым шлангом, но меня слушался, стоял на тумбе исправно, тупясь в телефон и, отвечая на все звонки в роту. Раткевич был поспокойнее, на своей волне откормленным в нарядах по «стелсу» детиной. С ними за период службы я практически не общался, а в роте в душу особо не лез, да и они не жаловали ко мне с расспросами.

Наряды проходили без происшествий. Если была моя смена, я раньше отбивал Муку с Раткевичем, быстро водил их на вечернюю прогулку по плацу и без поверки отправлял спать. Тоже проделывали и они с нами.

Ночью спалось прекрасно, а вот просыпаться совершенно не хотелось. Мука едва-ли не уговаривал меня подняться с койки. Роте из четырех человек всё равно приходилось являться на плац к утреннему разводу. По началу мы вежливо пытались упрашивать друг друга будануться, понимая, как это трудно вставать, когда над тобой нет начальства, а потом вообще стали ругаться. Отныне дух вольности и лени поселился в этих ненавистных всеми казематах.

После пайки проходила смена наряда. Сперва мы по долгу тупились в оружейке, даже не пересчитывая оружия, рубились и сидели в телефонах. Сменяемый наряд тут же отправляли спать на положенных два часа, в редких случаях Головач посылал нас в подмогу другим подразделениям на уборку территории, покраску или ремонт помещений в штабе.

Днём в дежурствах я в основном безвылазно сидел в роте, когда надоедало, отправлялся кимарить в бытовку на стулья или вообще ложился в сушилке на тумбочку для тапок и засыпал, пока меня не вызывал Напалм.

После обеденной пайки шёл в чифан, лакомился смаженкой и закупал себе на ночь «Роллтон» с сосисками и майонезом, ставшим излюбленным для меня яством, что вскоре я заметил, как мой прес безнадёжно заплыл жиром, утратив былую рельефность.

После обеда происходил тихий час, которого со Студневым я практически не ведал, сполна пользуясь предоставленной мне возможностью.

Четыре часа сна до самого ужина и я уже бодрым и полным сил направлялся с Мукой и Раткевичем в «стелс». После пайки мы просиживались в курилке, выкуривая по несколько сигарет.

Потом отпускал Напалма поесть и сам становился на тумбу. Пацаны неспеша готовились к следующему наряду и так день за днем.

— Вот, если бы все полтора года тàкой тaски, — говорил Мука, голым расхаживая по взлётке после горячего душа.

Прибыв со «стелса» через пол часа Напалм сразу же принимался убирать бытовку с сушилкой. Всё остальное он убирал уже после отбоя. Я даже помогал ему, хотя никто меня не понимал, дежурному это по статусу не положено. Но каким бы печальным бойцом не был бы этот Напалм, всё же свой период, а тут ещё целый день на тумбе проторчать. Жалость к нему играла свою роль.

Я брал мокрую тряпку и пару раз проволакивал швабру по взлётке. По сути вся эта уборка делалась для отвода глаз.

— «Слоняра», ты Петрович, — пыхтел Раткевич мне со своей койки.

Напалма я отбивал по возможности сразу по окончанию работ, практически вплоть до самого подъёма. С дневальными мы установили чёткие правила. Они стоят весь день — всю ночь спят.

Обычно, после полуночи мы с Мукой становились на тумбу, но это только для вида. Как раз позади неё находился комод и я садился на него смотреть с телефона фильмы.

Бывало, Мука просил разбудить его в три часа ночи и мы вместе пили кофе. Каждую ночь ко мне приходил Ковш и дежурный из первой роты сержант Шаренко. Мы на широкую трапезничали за моим столом, втроём покидали роту и выходили курить на улицу. Воистину это было потрясающее время.

Проверяющие, зная, что наш батальон на учениях, особо нас не трогали, заходили в роту затем, чтобы узнать, всё ли в порядке и спешно покидали нас в одиночестве.

За десять минут до подъёма я будил Напалма и шёл в штаб за ключами от КХО, потом на развод, далее в «стелс» и обратно в роту. Ни каких «физо», ни каких костей. Жизнь была прекрасна и я вычёркивал в своём блокноте последние оставшиеся там точки.