Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

Он говорил, что в бойцах бесы пляшут; я соглашался с ним, горевали на пару, — хотя: бойцы как бойцы, я сам такой же.

Мы с ним ещё в первую батальонную зиму, найдя подходящее пустое помещение, открыли свою молельню в батальоне; приехал добрый батюшка, знакомый нашего Кубани, освятил; другие добрые люди, мои друзья, сделали настенную роспись с ясноокими святыми, я туда понемногу привозил иконы, а что-то Кубань всю войну возил с собою; но в молельню, помимо Кубани, и меня, изредка, — не ходил никто.

Помню Кубань таким: стоит на нулевом этаже, что твой ловец душ, — у одной нашей поварихи поранило жениха, тоже в нашем батальоне служил, другая повариха жуть как волнуется о своём муже: тот в разведке у Домового — а разведка ушла на промку, уже должна была вернуться, а всё нет парней, — Кубань обеих поварих хвать — и в молельню: молитесь, дуры, — и даже запирает их там.

Те и молятся.

Худо-бедно, но нескольких бойцов покрестил — того же Злого, скажем; тот с Кубанью говорил раз, и два, и три — и поверил ему, и послушался.

Подходил, правда, Кубань к Графу — который и так был крещён, — наставить на путь, приучить исповедоваться, причащаться, но с Графом сложней. Граф говорит: «Кубань, а у тебя как с женой твоей?» — Кубань: «Тяжело — баба», — Граф: «А сын у тебя где?» — Кубань: «В России, мыкается, казака не получилось из него», — Граф: «Ну, когда будет с женой и с твоим сыном всё хорошо — приходи рассказать, как у тебя это получилось».

Кубань не обижался никогда, ласково улыбался: «Ох, Граф, ох, Граф, суровый ты человек — немец!»

С малого расстояния — некогда было отбегать — Кубань засадил, будучи в разведке, из гранатомёта в украинский БТР, всех убил; через неделю ему опять представился подобный случай, и ещё один БТР, и он снова сделал выстрел в упор — метров с двадцати, не больше; в итоге у него лопнули ушные перепонки, и теперь Кубань в ушах всегда носил ватку.

Какое-то время, в самом начале войны, он даже был комбатом, — и, по рассказам, батальон его без молитвы и без причастия на боевые не выдвигался. То, что бывший комбат служил теперь рядовым бойцом, — являлось обычным делом: должности, особенно в первые месяцы войны, легко добывались — и потом столь же легко терялись.

Как затеем обстрел, или какое ещё дело, ведущее к смертоубийству, — Кубань меня зовёт: пойдём молитву вместе прочитаем. Говорю: Кубань, я один молюсь. (Врал, мало молился. Надо было больше.)

…В это утро мы сразу поехали на Сосновку — в машине имелся запас б/к, мой броник, шлем, — чего ждать-то.

По дороге к Сосновке, в какой-то деревне, заехал в продмаг, накупил пацанам колбасы и сигарет, «сладенькой водички» для Кубани — местной палёной «колы» (других слабостей у него не было: он не употреблял спиртного совсем и не курил, а если дымили при нём — нарочито обмахивался).

На Сосновке пообщался с весёлым Домовым, тот сразу разложил карты, полюбовались. Наш несчастный неприятель был от нас совсем близко, здесь было где порезвиться, пространство для, как это называется, манёвра имелось: надо было только примериться.

Я посмотрел, кто где расселился, нашёл себе пустующий домик посимпатичней, сказал ротному, Доку: здесь буду жить, никого не запускай.

— Пусть взводный сопроводит меня на позиции, — попросил.

Из кривого домика вылез заспанный взводный: «Ага, я щас, тащ майор». Через пять минут выбежал уже готовый.

Я тоже тем временем приоделся во всё положенное человеку, берегущему свои дни на земле.

Взводный и ещё один боец уселись к нам на задние сиденья.

— Можно поближе подъехать? — спросил я.

— Можно, куда кухня подъезжает, — сказал взводный, подумав и словно в чём-то сомневаясь, — там посадка: машину не видно. Оттуда приходится чаны на руках тащить…

Дорога к посадке состояла из ухабов.

Я выключил музыку и опустил стёкла: на случай прилёта, который можно услышать, и заблаговременно покинуть автомобиль.

На подъезде к передовой — или казалось? — воздух становился прозрачней, растения никли к земле, солнце светило тревожней.

Конечно, казалось. Всё было точно таким же, как прежде. Только трава была какой-то пожухлой, словно не желала здесь расти.

Я всучил бойцу, поехавшему с нами, два пакета с продуктами.

Мы пошли через поле наискосок — взводный, метрах в тридцати впереди, вёл нас. Следом Злой, потом я, Шаман за мной, и где-то позади несли колбасу, сигареты, сладкую водичку.

Вдоль еле заметной тропки была протянута леска: значит, поле было по обеим сторонам заминировано.