Захар Прилепин - Некоторые не попадут в ад

— Мы в наш блиндаж пойдём, в наш, — засуетился Кубань и потащил меня в другую сторону.

Я согласился на заботу — всё равно без дела тут толкаемся.

— Туда пойдём, к своим ребятам, — бубнил Кубань, шагая впереди и оглядываясь на меня. — Там хоть поговорить будет можно… Без этих всех.

Кубань намекал на младших командиров.

Когда мы расселись в блиндаже, стрельба вообще прекратилась: как и не было ничего.

Я даже не спросил, все ли целы, — и так было ясно, что если бы кого-то ещё задело или прибило, слух по окопам пробежал бы раньше вестового.

Тут же явились несколько бойцов, — я ж говорю: вести здесь распространяются с огромной скоростью, — мне в минуту соорудили чаёк, откуда-то извлекли конфетку; я снова вспомнил: «Злой, — говорю, — иди глянь, цел там наш носильщик? Может, он пакеты прихватил с собой всё-таки».

Бойцы окружили меня — и пошла обычная песня, как всегда на новых позициях: укрепить бы блиндажи, а леса нет, будет дождь — в окопах грязи намесим по пояс, поддоны бы заранее заготовить, б/к дали сегодня — по три магазина, а ночью вчера знаете что было, гранат — по две, броников у половины нет, с касками та же херня… Сигарет — и тех выдали по пачке на трёх человек!

«Как, сука? Ну вот как? Я два года тащу, тащу, тащу в батальон — куда всё это девается?»

Я кивал, кивал, кивал — на каждую просьбу.

Поискал глазами: есть хоть один младший командир среди собравшихся? — вроде не было; ткнул пальцем в первого же попавшегося: сделай список — причём поимённый, — у кого в данном взводе чего нет; отдашь взводному, он передаст мне, я всё закуплю, привезу и раздам лично.

Тут Кубань подсел рядом:

— Захар, бойцы говорят… может, тебе махнуться с Томичом — он на твоё место, а ты на его? Томич — отличный командир, отличный! Но, может, вы махнётесь?

Бойцы закивали головами.

— Так, лисица, — засмеялся я на Кубань, — отставить.

— Ну, товарищ майор… — перешёл Кубань в новый регистр, и несколько раз сморгнул.

— Отставить, я сказал.

Мне было приятно; я обычный человек — и мне было приятно; но я отлично знал, что они, эти же, завтра начнут жрать меня зубами и полоскать моё имя — как только им чего-то в очередной раз не хватит, едва задержат зарплату или выведут на очередной передок, — а там, о чудо, — ни черта нет, зато стреляют со всего подряд, и всё прилетает ровно в окопы.

Вернулся Злой с двумя пакетами.

Все развеселились.

— Вот в вас, товарищ майор, никогда не сомневались, — сказал кто-то.

Плохо я поступаю, плохо. Ну, ничего. Пусть поедят колбаски-то. Пусть покурят.

Шёл потом к Арабу: в штаб на «Праге». Тот спокойно доставал бумаги — куда что девается, давай считать вместе.

Начинал считать: ты закупил тридцать бронежилетов, ещё 52 доставили три гумконвоя, — все просили, чтоб ты сфотографировался на фоне привезённого, — ты честно фотографировался, — последние шесть бронежилетов у твоего московского товарища изъяли российские таможенники. «Скоты», — уточнил я. «Вот именно», — согласился Араб.

Хватает этого количества на весь батальон? Нет. Даже учитывая то, что часть бойцов устраивалась к нам, имея свои личные броники.

Поддоны? Да, делаем, ищем. Лес? Да, закупили.

— Теперь про магазины, — продолжал Араб. — Три на каждого. Мы им в первую ночь выдали по десять на каждого — так они всё расстреляли. Как дети малые. Дорвались. Им выдай по двадцать, и сто зарядов на гранатомёты, — они всю ночь будут шмалять по ёжикам.

— Ну — уж по ёжикам… Там вражьи окопы видно, — вступился я. — Без бинокля. Глазами. Я там три часа лазил, со всех углов всё разглядел: если присмотреться, можно заметить, как вэсэушники в нужник бегают.

— Ну, видно. И что? — долбил своё Араб.

Он был прав.

Но что-то мне всё равно не нравилось.

В первый день у нас один «трёхсотый», на второй день — ещё «трёхсотый»; когда «задвухсотят» кого-то — вопрос дней, нет, дня, а то и нескольких часов. Можно перезванивать каждый час на Сосновку и спрашивать: и сейчас все живы? Странно. А сейчас?

С АГС накидывают — едва ли не в окоп!

Позвонил Томичу: «Есть время? Зайдёшь в штаб? Или нам к тебе зайти?»

Через минуту в штабе появился комбат — вечно решающий сотню дел, всегда с таким видом, словно за ним летит рой невидимых мошек, — так достали, такой зуд, а отогнать нельзя.

Сидим-думаем: а если нашего несчастного неприятеля придавить, послать им приветственную ракету? Пусть затихорятся, пусть помнят, что у нас режим тишины, не надо новоприбывшему батальону устраивать «прописку» — мы сами вам устроим что пожелаем.