Сергей Яковлев - Советник на зиму

— В эти дни я много о вас думала. Мне казалось, что, будь вы рядом, я бы знала, как жить дальше. Но у меня не было никакой надежды встретить вас.

Тогда-то и наткнулась впервые на Библию. Отец не был церковным человеком, придерживался скорее атеистических взглядов, держал эту книгу для справок. Она стала читать — и все в мире обрело для нее осмысленное положение…

— Даже смерть отца?

Анна отмолчалась, низко склонив голову с жиденькими пепельными волосами.

Низговоров выложил на стол хлеб и сахар, поставил на огонь чугунный чайник и под его заунывное пение начал рассказ о себе. Анна отреагировала живо и с этого момента уже не спускала с него глаз. Может быть, поэтому хотелось рассказывать дальше и дальше — давно уже никто его так не слушал. Исчезли страхи и опасения, куда-то ушла подлая привычка заранее предполагать в собеседнике недоброжелателя и взвешивать каждое слово, вплоть до тончайшей интонации, чтобы, не дай Бог, не раскрыться, не выдать настоящие чувства и намерения, не дать повода к использованию сказанного против тебя. Он говорил легко, увлекаясь, пускаясь иногда в длинные замысловатые рассуждения, чтобы самому тут же что-то впервые уяснить или перепроверить, нисколько не заботясь о том, будет ли это интересно и понятно Анне, — она слушала, затаив дыхание. Морщинки на лбу ее разгладились, лицо посветлело, и вся она излучала ровное тепло, как восковая свечечка. Узнала про неоконченный труд художника Несговорова. Про его скитания с Дашей по чердакам, безуспешные попытки найти справедливость, про плакат на театре. Про неожиданный, головокружительный взлет Низговорова, теперь самого большого чиновника при губернаторе, — и ничто в ней не дрогнуло, когда впервые поняла, с кем разговаривает, так же тихо улыбалась и светилась глазами.

Узнала и про Маранту.

Разве мог Низговоров вообразить, что когда-нибудь отважится рассказывать о той ночи, которая для него самого до сих пор оставалась тайной за семью печатями, и о проруби, где едва не остался навеки, и обо всем жутком и срамном, что передумал и чем грезил последующими ночами, вплоть до сегодняшней? Да еще совершенно незнакомому человеку. Да еще женщине!

Любящая женщина поняла все.

— Это грех! Разве ты не веришь в то, что проповедуешь? — удивленно пробормотал он, еще дрожа от пережитого за рассказом волнения, когда она сбросила с плеч платок, расстегнула кофточку и обеими руками крепко привлекла его голову к своей худенькой теплой груди.

— Верю. Как же ж не верить? — тихо ответила Анна. — Евангелие учит: «Все испытывайте, хорошего держитесь». Бог захотел, чтобы я тебя снова нашла. Это не может быть дурным.

Он почувствовал на щеке ее остренький неразвившийся сосок и раздумал возражать.

Как будто само милосердие раскрыло ему в ту ночь свои объятия. Не имели значения ни робость Низговорова, давно не знавшего женщин и уже потерявшего после пережитого веру в себя, ни естественные телесные препоны не очень-то юной девы. На время оба как будто лишились своих тел, весь жар и вся мощь их стремительного сближения сосредоточились в иных, внетелесных пределах: в его мучительной жажде и ее неприкаянной любви. Низговоров сам не заметил, как все случилось, и с радостным изумлением уже получал от содрогающейся в его руках Анны дары, на какие давно не смел рассчитывать. Худородная, она оказалась в постели страстной и ненасытной, и в порывах любви все части ее маленького изможденного тела непривычно округлялись, становились упругими, наполнялись соками как будто не плотского происхождения, подобно тому как разглаживалось и просветлялось ее лицо за вечерней беседой…

О том, что прежде он испытывал к Анне лишь брезгливую жалость, Низговоров вспомнил только к утру, когда различил в выморочном свете ее серое лицо с ввалившимися щеками и вялую грудку на худых ребрах. Она дремала. Он не стал отказывать своему телу во вновь пробудившемся желании и уверенно вошел в спящую, такую, какой она была, а чтобы не видеть лица, закрыл глаза и представил себе фельдшера Наташу с разведенными тугими бедрами.

Утром он, помня прежнюю ее навязчивость, ждал объяснений, претензий и упреков. Приготовил уже и твердую отповедь: «Здесь тебе оставаться нельзя». Но Анна собралась сосредоточенно и тихо, отказалась от предложенного чая и только возле двери посмела спросить:

— Мне прийти еще?

— Как хочешь. — Низговоров искренне пожал плечами. — Но зачем?

После ее ухода заметил на столе возле графина Библию и подумал с раздражением: нарочно забыла, чтобы вернуться! Но раскрыл книгу на заложенной Анной странице — и понял: оставила для него.