Сергей Яковлев - Советник на зиму

— А где м-м-мастерская? — спросила Даша.

— Мастерская? У меня пока нет мастерской. К твоему возвращению обязательно заведу! Вот этот зал с большими окнами — чем плох для мастерской?

— А где в-в-в-ведро?

— Ведро? Не пойму, какое еще ведро. Ах, ты про это!.. Здесь не нужно никакого ведра. У вас в интернате что, нет унитазов? Но если хочешь, я попрошу уборщицу, она принесет тебе чистое ведро…

— Где н-н-наше в-в-в-ведро? — упорствовала Даша.

— Зачем тебе то вонючее ведро? — спросил Низговоров, раздражаясь. — На чердаке осталось твое ведро! Там, где стояло.

— А к-к-к-к-к-картина?

— Перестань заикаться! — не выдержал Низговоров…

Он постелил себе и Даше на разных краях своей широкой кровати (другой не было). Сначала оба лежали смирно, притворяясь друг перед другом, что спят. Внезапно она громко спросила:

— Ты п-помнишь, как я к-к-кричала во сне?

Он не помнил, когда это она кричала во сне, но, чтобы успокоить ее, сказал, что да, помнит.

— У м-м-м-меня отняли с-сережки, ко-ко-которые п-п-п-подарила Маранта… Долго б-б-били, п-п-потом отняли. Думаешь, она обидится на м-м-меня?

Он сказал, что это не беда. Гораздо хуже, что она до сих пор не умеет себя вести. Еще недавно они с ней замерзали на улице и не знали, что будут завтра есть. Сейчас она поужинала и лежит на мягкой чистой постели. Недавно ей грозила опасность навсегда остаться малограмотной. Теперь она учится в школе. Разве не об этом она мечтала? Пусть ей что-то там не нравится, с кем-то не сложились отношения… Жизнь вообще не бывает гладкой. Не все сразу. Надо научиться терпеть и ждать. Ему тоже нелегко было бросить на чердаке любимую неоконченную картину, забыть на время про то, что он художник. Но он себя преодолел. Что толку мнить себя художником, оставаясь в полной безвестности и нищете? Стоит ли кичиться постыдной беспомощностью, выдавая ее за талант? Зато теперь его знают как влиятельного политика, люди верят в него, связывают с ним надежды на лучшее будущее. Его лицо, его суждения — в газетах и на экране телевизора. Он реально может делать (и делает) добро очень и очень многим. У него есть власть, большая квартира, служебная машина с личным шофером, неплохой оклад. А у нее, между прочим, — гарантия обеспеченной жизни. Она должна понять, что ее перспективы напрямую зависят от его карьеры. Преуспеет он — сложится жизнь и у нее. Станет танцевать в театре ведущие партии, а может, отправится выступать в столицу или даже за рубеж… Кстати, пожелай он сам через какое-то время, когда упрочится его положение, вернуться к живописи — любая его картина будет цениться на вес золота!

В глубине души Низговоров сознавал, что лжет, клевещет на самого себя, говорит чудовищные пошлости, достойные какого-нибудь Асмолевского, но ему казалось, что в данном случае это поистине ложь во спасение. Положение с нежданно свалившейся на голову Дашей виделось ему к ночи все более и более неприятным. Ради ее же блага тут нужно было применить суровость, быть жестким, если не жестоким. Или она найдет в себе силы выплыть, или потянет на дно их обоих.

— С-с-слышу речь не м-мальчика, но м-м-м-мужа!

Даша явно говорила чужими словами. В темноте он не видел ее лица и не мог понять, какое чувство вложила она в эту фразу.

— А ты? — продолжил тихо воспитывать ее Низговоров после недолгого смущения. — Не нашла ничего лучшего, как сбежать из интерната и броситься под машину! И это родная племянница советника губернатора. Завтра об этом будет судачить весь город. Скандал!

Дашу как будто снова забило в лихорадке. Низговоров дотянулся до ее лица — оно было мокрым от слез. Она жадно схватила его руку:

— Т-трахни меня п-п-по-настоящему, дядя Вадик. От меня уже не уб-б-б-будет!

Он ушел в одних трусах на кухню. Посидел там, сжав голову руками и сокрушенно покачиваясь в такт невеселым мыслям. Зачем-то выглянул в тихий ночной коридор — прямо так, не одеваясь. Как чуял, что Алиса еще копошится в кладовке, не уйдет домой, пока не повидается с ним. Встретила — горьким взглядом и каскадом мелких слезинок. Она считала постель необходимой частью своих служебных обязанностей и теперь гадала, за что ее наказали, не находила себе места.

— Господи, сколько горя! У каждого свое. Это же девочка, моя племянница. Больная девочка. Не могли ведь мы при ней?.. Потерпи. Надеюсь, она пробудет у меня не долго.

Обтер ей слезы. Помявшись, подтолкнул к большой коробке с рулонами туалетной бумаги. Хоть и несолидно так вот, на ходу, среди веников и тряпок, когда своя квартира в двух шагах, а куда денешься! Сзади пропустил руку под розовые панталоны — ладонь сразу напиталась перебродившим сиропом…