— Ты ничего не понял, — роняет Елена. — Не всякому дано взойти на костер. Просто все, кто предпочел выживание, когда-нибудь сгибаются. Обстоятельства сильнее нас. Тоже, наверное, банальность, но я, в отличие от тебя, имею мужество это признать…
До сих пор они даже наедине мешают в разговоре английские, норвежские и русские слова. Для усвоения некоторых вещей одного языка не хватает.
— Почему все-таки у вас в ту ночь кончилось ничем? — задумчиво произносит Викланд по-английски. — Он побоялся твоего огня, того, что не сможет соответствовать?
Слишком щекотливая тема, чтобы поднимать ее на своем родном.
— Нет, — возражает Елена на русском. — Наоборот, я испугалась, что погибну возле него. Эта скованность, этот обманчивый штиль, а внутри такое напряжение… Не огонь, конечно… Глубинный водоворот. Прорубь.
— Прорубь — это когда затягивает?
— Это когда кончается жизнь, но начинается что-то другое. Возможно. Perhaps.
— Perhaps…
Я не могу осуждать Елену за то, что она выбрала выживание, как не могу не радоваться тому, что в чем-то она осталась прежней своевольной, не боящейся правды Марантой. Теперь ее жизнь вошла в надежную, хотя и несколько узковатую, пожалуй, колею. (Впрочем, одно от другого неотделимо.) Она стала женой профессора-слависта. Успешно выступает в мюзиклах на сцене маленького театра провинциального северного городка — на европейских подмостках! Я искренне завидую тронхеймцам и горжусь Еленой, но мне кажется, что ей в тихой благополучной стране не хватает какой-то другой, более значимой, может быть, главной в ее жизни роли. Глядя на нее теперешнюю, трудно отрешиться от идиотского предположения: остриги она раньше свои колдовские волосы да не бери себе экзотического псевдонима, не играй по молодости так беспощадно — не случилось бы всей этой истории. Иными словами, судьба русского художника Несговорова, его близких, да и всего города сложилась бы, может, не столь катастрофично.
Но ведь он, с другой-то стороны, был взрослый человек, мужчина, своя голова на плечах…
Эх, Россия, Россия!
В общем, нечего мне добавить к уже сказанному про них.
Мой холм живописен, но пустынен и кажется иногда проклятым. Чувство это усиливают вывороченные пласты земли, рвы, ржавая колючая проволока и бетонные надолбы, как в прифронтовой зоне, хотя война в эти края не приходила уже несколько веков, со времен татаро-монгольского нашествия. Возможно, здесь стояла секретная воинская часть с какими-нибудь ракетами; после ее расформировали, боеголовки с помощью американцев кое-как ликвидировали, а земля осталась как будто после панического бегства под натиском неприятеля: привести ее в порядок было некому, не на что, да и в голову не пришло. Нарытые когда-то мощной техникой ямы и овраги окрестные жители заваливают всяческим хламом и отходами: тут и отслужившие срок холодильники, и сношенные автомобильные покрышки, и ржавые кузова, и смердящие трупы павших от болезни коров… В сочетании с кладбищем неподалеку — впечатление жуткое.
По весне с холма между могил стекает мыльной пеной чей-то прах.
И все-таки я здесь не один. На краю кладбища в загаженных и замусоренных рвах играют дети. Чумазый мальчик в дырявой рубашонке и старых резиновых сапожках палит во все стороны из палки: «Тра-та-та-та-та! бщих! бщих! тиуу!» — а затем, явно подражая где-то увиденному и услышанному, кричит такой же чумазой и оборванной крохе — должно быть, младшей сестре:
— Уходим! Уходим!
И девочка покорно ковыляет за ним на кривых ножках, лепеча что-то вроде: «Нас не догонят, нас не догонят, нас не догонят…»
Кажется, парня зовут Ванюшкой, а девчонку — Сонечкой.
На истерзанном холме возле кладбища подрастает новое племя.
Если бы не чудесная природа, от таких картин вполне можно было бы впасть в уныние. Природа выручает. К концу июня рвы и помойки зарастают высокой крапивой. Чуть позже их заслонят розоватые свечи кипрея. Взору открыты лишь обращенные к солнцу чистые песчаные откосы с чернеющими под дерновыми козырьками отверстиями ласточкиных гнезд. А в густой траве на пологом склоне холма прячется крупная, сочная земляника.
Много ее и на кладбище.
Я не знаю, здесь ли произошли описанные выше события. Знаю только, что название опустевшей деревеньки за моей спиной — Несговорово.
Таких мест по России довольно. Возле каждого города или поселка найдется, наверное, свое.
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу