Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Мы же христиане, должны помогать друг другу, верно?

— А послушает? — скептически обронил Кудряшов, вообще-то Мальвину Тимофеевну недолюбливавший.

— Попробовал бы он меня не послушать!..

— Вот тебе и каббала, вот тебе и масонские знаки, — беззлобно ворчал себе под нос Кудряшов, провожая взглядом воркующих женщин. — Кто последним украл, тот и владеет.

Он вынул записную книжечку и занес Мальвину Тимофеевну в список почетных гостей для рассылки именных приглашений. Возможно, именно тут ему впервые стукнуло в голову, что Мальвина невеста хоть куда, а у него — холостой сын…

В тот же день загадочная иностранная чета навсегда покинула город, оставив после себя всеобщее недоумение и множество легенд.

Я люблю приходить на этот холм в первые дни лета, когда цветет желтая акация, буйно разросшаяся на том самом месте, где раньше стоял чей-то дом, а вокруг медово благоухает золотистое море одуванчиков и жужжат шмели.

Здесь хорошо думается.

Трудно сразу расстаться с людьми, которые за долгие месяцы общих переживаний стали родными, и я снова и снова начинаю перебирать в уме замыслы Несговорова, максимы Потапа Степановича, мечты Даши, деяния Анны, пациентов Волка, роли Маранты… Все ли упомянул, учел, не забыто ли что важное?

Потому что я, пока писал, обязан был знать о них гораздо больше и дальше, чем они сами о себе знали, и предлагать каждому множество дорог, из которых они выбирали одну, бывало — слишком короткую.

Роман — это прорыв, напористое движение вперед и вверх, куда вместе с автором гурьбой утремляются его персонажи, каждый со своими интересами. Замысел романа похож на тюремное подземелье; кто и что там в темноте — до поры не ведомо; а когда отпираешь двери — одуревшие от воли, воздуха и света узники разбегаются кто куда. Автор догадывается, что их ждет в жизни, но окликать, пытаться образумить — напрасное занятие…

Иногда мне чудится звенящий голос Маргариты Разумовны:

— Смешной вы, Вадим! Для вас человечество — это женщины-мадонны, отважные светлые юноши, загрызенные собаками невинные дети… Для них вы старались, заваривали все это. А кто-то за вашей спиной греет руки. А сами мадонны и дети только и глядят, как бы стырить ваш кошелек. Вас просто используют!

А в другой раз — крик души самого Несговорова, переходящий, по несчастной его склонности к меланхолии, в наставление:

— Павлыч, я всегда хотел свободы. Но то употребление, которое сделали из свободы все вы, — это выше моих сил!..

Иногда вижу плутоватый глазок Потапа Степановича и с удовлетворением сознаю, что его следы в истории не затеряются. О нем будут написаны сотни книг и диссертаций, созданы фильмы и театральные постановки. Грядущее поколение станет увлеченно отыскивать его черты в главном герое трагикомического балета, сочиненного модным композитором на либретто не менее модного писателя-авангардиста. А коллеги и последователи Нины Мордуховны, не слишком склонные к самоанализу, не преминут из раза в раз задаваться одним и тем же вопросом: что, кроме корыстной прихоти нескольких приближенных к губернатору лиц, и прежде всего какого-то приблудного художника, могло заставить город целую зиму находиться под властью слабого, неразумного, безвольного, внушаемого и мучимого фобиями старика?..

Иногда представляю, как сижу с Викландом и его женой Еленой за чашкой кофе в международном аэропорту, провожая их из России с картиной Несговорова в багаже. Елена чем-то сильно расстроена, Викланд тоже не в своей тарелке. Они ссорятся.

— Все русские — мазохисты, — говорит Викланд. — Даже когда им предоставляется возможность выбора, они выбирают худших. Наверное, как раз для того, чтобы не изменять привычкам и всегда иметь повод обвинить кого-то в своих житейских бедах?

— Вероятно, именно поэтому он выбрал в собеседники тебя, — наносит укол Елена.

— Тут другое. Русские не доверяют друг другу. У них нет взаимного уважения. Им кажется, что по-настоящему их может оценить только посторонний…

— Вы забыли, что я тоже немного русская, — тихо говорит Елена.

— Извините. Извини… Разве мы на «вы»?

— Надо понять меру его одиночества в то время. Один среди врагов, под гнетом ужасных обвинений, после всех этих несчастий… Он пытался за что-то ухватиться, искал поддержки. А ты отвернулся. Дипломат!

— О да, но до этого ты с ним так сильно вытворьяла, что он не смог поправиться, — обиженно парирует Викланд, от волнения переходя на ломаный русский. — А вчера позвала в гости и расцеловала мадемуазель, который убил и обкрал девочку, нет?