Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Да не переживайте вы так! — сказал Кудряшов, прочувствовав его состояние. — Все меняется. Жизнь выкидывает удивительные фокусы. Вот вы, например, — единственный человек, который появился во власти не случайно…

— Вы оговорились? — вскинулся Низговоров. — Или насмехаетесь? Я каждый день ощущаю случайность и нелепость своей новой роли!

— …Единственный человек, который появился во власти не случайно, а со вполне осмысленным намерением облагородить мировой порядок вещей, — вы уже который вечер неприлично торчите под моей дверью, исполняя прихоть выжившего из ума старика. Вам не жаль попусту тратить силы и время? Это имущественный спор, касающийся только нас двоих. Он не имеет отношения к городу, к несчастным бедным людям. От того, что некая собственность будет принадлежать не мне, а Потапу Степановичу, им не прибавится ни гроша. Вспомните, о чем вы мечтали совсем недавно: вам больше всего на свете хотелось закончить свое полотно. Где оно теперь, это полотно? На что вы его променяли?..

Возвращаясь от Кудряшова ни с чем, Низговоров недоумевал: откуда у этого разумного и многоопытного человека столько наивных предубеждений? Похоже, не зря нынешние прагматики упрекают прежних руководителей в романтизме. Больше всего смущала несправедливость Кудряшова по отношению к Потапу Степановичу, прямо-таки патологическая непризнь к нему. Низговоров, напротив, чем дальше, тем больше убеждался в интеллигентности, широте и свободе взглядов губернатора. Кто бы ни стал следующим — равных Потапу Степановичу не будет…

Между тем у двери собственной квартиры Низговорова поджидал сюрприз.

Посторонних в башне обычно не было. Если через ворота во двор еще попадали, бывало, случайные люди (например, сборщики пустых бутылок или торговцы мелким товаром) — служивый в будке возле ворот мог кого-то проморгать, а кого-то и «пожалеть» за определенную мзду, — то охрана в подъезде всех своих знала в лицо, а у гостей подолгу проверяла документы. Кастелянша и уборщицы появлялись в строго определенные часы и заканчивали работу, как правило, до вечера. Поэтому маячившая в коридоре у самой двери небольшая женская фигура в черном платке, почти скрывавшем лицо, насторожила Низговорова. На миг он подумал, что это вдова Алиса, не знающая здешних порядков, пришла убирать его квартиру (в те дни она как раз должна была выйти на работу), — но та, насколько он помнил, была пошире и повыше ростом.

— Кого ищем? — громко спросил Низговоров, застигая лазутчицу врасплох.

Женщина не испугалась, не отскочила, она лишь повернулась к нему и неловко, но почтительно поклонилась в пояс. У нее под мышкой он заметил потрепанную книгу.

— Хочу побеседовать с вами о Господе, который наставляет нас в добрых делах наших и удерживает от греха…

— Ты хоть знаешь, к кому пришла? — довольно грозно спросил Низговоров, отпирая дверь.

— Перед Господом все равны, — заученно ответила женщина. — Спаситель заповедал: Господу Богу поклоняйся и Ему одному служи.

— Тебя завхоз прислал? — гадал Низговоров. Он решил серьезно поговорить завтра с Аршаком Манвеловичем насчет Павлыча. И распорядиться, чтобы примерно наказали охранников, пропустивших эту бродяжку.

— Не имею начальников на земле, ни мужа, ни отца с матерью, ни родных. Сирота я. Повинуюсь одному только Господу Богу, Отцу нашему небесному…

В дрожащем голосе женщины слышалась обида. «Обиженные не должны встречаться с обидчиками», — вспомнил Низговоров когда-то им же придуманное. Он уже собирался захлопнуть перед носом странствующей проповедницы дверь, но что-то — может быть, именно эта пришедшая на ум фраза, пробудившая связанные с ней образы, — его удержало.

— Чего тебе дать? — спросил он, всматриваясь в заостренные черты маленького, прикрытого сверху платком лица. — Хлеба? Денег?

Тонкие губы женщины дрогнули, она сдвинула назад платок, вытирая сухой ладошкой набежавшие слезы, — Низговоров увидел все лицо…

— Господи Исусе! — воскликнула женщина, сама в тот же миг его узнав. — Это вы! Здесь! Могла ли я думать, что встречу… Простите меня. Я шла к великим грешникам, хотела открыть им глаза, а вы… Вам…

— Откройте глаза мне, — серьезно попросил Низговоров. — Вы можете. Наверное, только вы одна и можете.

Они проговорили до поздней ночи. Женщина (ее звали Анна) поведала ему о смерти своего отца-профессора: печальное предвидение Волка сбылось, он не протянул и двух дней. После похорон она заперлась в пустой квартире, иной раз не выходя на улицу неделями, читала книги из отцовской библиотеки.