Сергей Яковлев - Советник на зиму

В назначенный час директор театра встретил Низговорова у парадного крыльца и с восточным подобострастием, забегая то справа, то слева, радушными жестами указывая дорогу, привел в центральную ложу. Здесь уже сидела Нина Мордуховна, сосредоточенно уставясь на опущенный занавес. Марат Сафарбеевич ушел готовить представление. Начало откладывалось, и Низговоров, поскучав возле недружелюбной старухи, решил осмотреть театр.

Надо сказать, что ни четверых, как грозился губернатор, ни даже одного охранника при нем по-прежнему не было, шофер Миша на сей раз получил указание ждать в машине, так что Низговоров мог перемещаться свободно, куда и как хотел. Подзабытая театральная атмосфера радовала как первый снег: парчовые ряды кресел, уютная подсветка, настройка инструментов в оркестровой яме… Некоторые уголки вызывали острую ностальгию. Задержавшись в дверях партера и запрокинув голову, Низговоров искал глазами ту ложу под куполом, откуда они с Дашей увидели на сцене Маранту, — и неожиданно наткнулся на кого-то за тяжелой бархатной портьерой. Он отступил, извинился (с удовольствием отметив про себя, что даже это выходит у него теперь не искательно и суетливо, как прежде, но величественно, будто он сам дарует милость прощения), задержал взгляд на том, кого нечаянно толкнул, — плечистом лопоухом пареньке — и тотчас его узнал.

Леша выглядел перепуганным. Низговорову показалось, что он хочет удрать.

— Передайте вашей сестре, — сказал Низговоров, благосклонно удерживая его за плечо. — Кажется, ее зовут Алиса? Передайте, что она устроена на работу в башню. Чем скорее она появится, тем лучше для нее. Пусть обратится к завхозу Некрасову. Легко запомнить: Некрасов! Так звали поэта, которого проходят в школе…

Леша торопливо кивнул.

— Скажите мне, как Маранта? — продолжал Низговоров. — Все ли у нее хорошо?

— Да, да, все отлично, — сказал моряк, опустив глаза. — Все отлично, спасибо. Алиса обязательно придет. Разрешите идти?

— Маранта будет сегодня танцевать?

— Она… Нет, что вы. Она уже давно не выступает. Ну, я пойду?

Леше явно не терпелось избавиться от общества высокого начальства.

— Постойте! — потребовал Низговоров. Ему хотелось воспользоваться удачей и дать Леше какое-нибудь поручение, касающееся Маранты… Какое? Передать письмо? Но оно не написано. Попросить о встрече? Но он все-таки не частное лицо. Завтра весь город, и раньше всех Потап Степанович, будет знать, что советник губернатора набивался на свидание с танцовщицей, которая живет на кладбище с котом… Что же делать? Может быть, познакомиться с моряком поближе, расположить его к себе, держать на всякий случай под рукой?

— Я очень сожалею, что она не выступает. Передайте ей это. На прошлом представлении ее тоже не было… Кстати, забавный случай: в тот раз я заснул прямо в зале, и мне приснилось, что она участвует в сценке. Играет нерадивую служанку Бопу. Честное слово, я даже имя запомнил! И эта Бопа, когда ее упрекают в неряшливости, говорит, что у нас в России все такие, как она… Такая вот служанка. М-да. Вы вот что. Вы как-нибудь приходите в администрацию. Ко мне на прием. Идет?

Он покровительственно потрепал диковатого парня по плечу и направился в ложу. Начиналась репетиция. И тут, уже на лестнице, его настиг голос.

Этот голос нельзя было перепутать ни с каким другим.

Почти уверенный, что у него начались слуховые галлюцинации, Нисговоров все-таки сошел назад и осторожно выглянул из-за угла. В тупике коридора, возле двери, ведущей в служебные помещения, беседовали двое. Они стояли боком к Низговорову, так что он хорошо их различал, оставаясь незамеченным. Это были директор театра Марат Сафарбеевич Козлов и Маранта.

Она почему-то нарядилась как для сцены: в яркую цыганскую юбку до пят и шелковую блузку; на шее — многочисленные бусы, на запястьях — сверкающие браслеты. Буйные распущенные волосы копной накрывали плечи. Легкий наряд подчеркивал ее стройность и худобу; Низговорову показалось, что она стала еще тоньше и грациозней, чем прежде, но особенно поразили его напряженно заострившиеся худые руки Маранты и ее гневно разящий взор. Разговор велся на повышенных тонах. По отрывистым репликам Маранты, доносившимся до Низговорова, он не мог понять предмета ссоры, но речь, очевидно, шла об оскорблении, ей нанесенном. На лице у директора играли желваки, косые глаза его сузились до едва различимых щелочек; наконец Марат Сафарбеевич тихо выдавил из себя нечто, судя по его тонкой улыбке, саркастическое — и в ту же секунду рука Маранты взметнулась, и раздалась звонкая пощечина.