Сергей Яковлев - Советник на зиму

Для Несговорова нашлась свободная консервная банка. Время от времени горбун подливал ему, как и всем, мутной темно-желтой жидкости из пластиковой канистры. Выпили за упокой Дашиной души. За перемены к лучшему. Маранту не помянули. Кроме Несговорова о ней знали Волк и Анна, но Волк сидел далеко, был молчалив и неизвестно что там про себя думал, а Анна побоялась бередить старую рану. Шура попробовала затянуть песню, но закашлялась пуще прежнего. Ей на выручку пришли другие, над кладбищем снова повис разгульно-унылый стон. Анна утешала Несговорова, незаметно для остальных поглаживая в темноте его руку. А потом поднялась в рост, стройная, в длинном черном платье посреди зыбких теней казавшаяся высокой, и неожиданно звонко крикнула в ночь:

— Христос с вами! Он любит вас! Люби-и-и-т!..

Среди обывателей довольно быстро разнесся слух о новом сумасшедшем в темно-синем долгополом пальто с металлическими пуговицами, которое издали часто принимали за шинель летчика или прокурора. Держался он тихо, обитал в основном в таинственных пещерах за кладбищем, но иногда появлялся в городе об руку с худющей желтолицей бомжихой. Местные бомжи нередко забрасывали их камнями, отгоняя от наиболее доходных мусорных баков. Власти считали этих людей безвредными, хотя тайный надзор за ними, видимо, все-таки осуществлялся. Иначе трудно объяснить тот переполох в губернской администрации, что возник сразу после совершенно пустячной и бессмысленной уличной сценки.

Как доносил на ухо Асмолевскому Павлыч, объект в пальто, надетом прямо на голое тело, накануне вечером возле заколоченного театра стоял перед своей подругой на коленях и, вместо того чтобы петь

Что ж ты страшная такая,

Ты такая страшная? —

бормотал:

— Я напишу тебя какая ты есть. Согласна? Ведь ты — Россия. Вначале я тебя просто не узнал. Прости. Когда-то Россия была другой… Россия была как Бабушка. Россия была как Верочка…

Павлыч повинился, что пока не сумел расшифровать, кто скрывается под кликухами «Бабушка» и «Верочка»: среди многочисленных женщин, в разное время имевших с объектом связь, никто с этими именами не значился. Возможно, это мужчины; Павлыч не исключал, что «Бабушка» — Бабулян, или Бабуля, как его зовут в узком кругу, и дело идет о заговоре старой номенклатуры против демократической власти. После установления всех причастных лиц Павлыч пообещал немедленно взять их в разработку.

Отпустив Павлыча, к которому серьезно относиться было нельзя, а несерьезно — опасно, Асмолевский долго один ломал голову в тиши кабинета, подозревая в сценке, разыгранной пресловутыми бомжами, какой-то новый трюк, очередную насмешку над собой. В конце концов, подавив самолюбие, вынужден был обратиться за помощью к ходячей энциклопедии.

По вызову явилась Нина Мордуховна с глазами навыкате. Асмолевский поделился с ней секретной информацией и, упершись острым прищуром в ее вещие зрачки, прямо задал мучивший его вопрос о Бабушке и Верочке, одновременно следя за реакцией.

— Нет, — ответила железная старуха, не дрогнув. — Я даже не слышала про таких.

На памяти Асмолевского это был первый случай, когда Биргер чего-то не знала и отважно в этом признавалась.

С гордо поднятой головой Нина Мордуховна вышла от губернатора, уверенно прошествовала по коридору, все еще подобная маленькому кривоногому вихрю, и только очутившись у себя в кабинете, скрывшись от любопытных глаз, бессильно опустилась на стул, разодрала седые космы и залилась слезами.

Сбылось реченное Потапом Степановичем: «Когда Нина Мордуховна заплачет, мир перевернется!»

Через год с лишним после описанных событий у входа в накопитель башни встретились двое: мужчина и женщина. Она — в весьма преклонных годах, сухощавая, судя по изборожденному морщинами темному лицу и недоверчивому взгляду — навидавшаяся в жизни всякого. Он — невысокий, плотный, с ранней проседью в густых курчавых волосах, с живыми темными глазами, в которых искрились находчивость и всегдашняя готовность дать отпор. Оба, чувствовалось, притащились на это крыльцо не от хорошей жизни, выглядели усталыми и не слишком сытыми. На ладонях у обоих расползались четырехзначные чернильные номера.

Они узнали друг друга, и сам собой завязался непринужденный разговор.

— Что, Семеновна, опять нас с тобой провели? — с истинно русской незлобивостью посетовал коротышка. — Опять мы не на того поставили?