Сергей Яковлев - Советник на зиму

Тут Несговорову не могла не вспомниться губернаторская максима «Жизнь» с ее эффектным финалом. Каждый, в конце концов, получает от жизни то, что сам в ней находит.

А еще через три дня на центральной площади проходила, как нынче в России говорят, инаугурация — вступление Асмолевского в должность губернатора. В пределах пространства, оцепленного несколькими рядами вооруженных солдат, полиции и специально обученных агентов в штатском, с раннего утра начал собираться цвет города. Здесь были, конечно, Эльвира Постила с Оксаной Кокуриной, респектабельный Негробов, всегда бодрая Нина Мордуховна Биргер, даже Бабулян — в качестве пока еще управделами, ожидая нового, более скромного назначения. Юрист Кудакин был единственным соперником Асмолевского на выборах и получил всего полпроцента голосов, но казался ничуть не обескураженным этим обстоятельством: напротив, много шутил, старался быть в центре внимания, напоказ мусолил ручку Софье Ивановне Шмыг, в дни предвыборной кампании вылившей на его голову с экрана немыслимое количество помоев, и даже цитировал кое-какие ее отборные словечки в свой адрес. Неплохо чувствовала себя в этом кругу располневшая Мальвина Тимофеевна Некрасова в голубой шляпке с бантом. Бросалось в глаза отсутствие среди почетных гостей профессора Викланда — в связи с полной и окончательной победой демократии ему было настоятельно рекомендовано завершить свою работу, и как раз накануне он отбыл в Осло. В сторонке стоял упорно никем не замечаемый Марат Сафарбеевич Козлов, державшийся весьма независимо; один лишь Кудряшов (от широты души, но также в силу своего особого положения) мог позволить себе протянуть ему мясистую ладонь, у всех на глазах приобнять и шепнуть:

— Не зря в народе говорят: «Делай, что должно, и пусть будет!»

Кстати, Кудряшов был единственным из гостей, кого в этот день допустили в святая святых — специально выстроенную на площади небольшую, но роскошно убранную комнату отдыха, из которой Асмолевскому предстояло подняться по крытой галерее на трибуну и произнести речь. И там Кудряшов был лаконичен: вручил молодому губернатору букет цветов, крепко пожал руку и сказал:

— Вы человек точного расчета!

А выходя, обменялся теплым рукопожатием с Павлычем, находившимся при Асмолевском неотлучно.

Во всех этих жестах, впрочем, сказывались лишь политическое чутье и житейский опыт старого пошляка. Человеку, знающему Кудряшова не первый день, его настроение показалось бы не слишком радужным: он выглядел усталым, немного раздраженным, общался как-то механически и по завершении официальной части покинул церемонию, не дождавшись банкета и праздничного фейерверка.

Не в самом лучшем расположении духа был и Щупатый. Дело в том, что апартаменты в башне на большом расстоянии виделись ему значительно привлекательней, чем это оказалось на деле. Стоя в толпе рядом с Негробовым, Щупатый негромко жаловался ему:

— Низговоров за полгода в своей квартире гвоздя не забил! Стены осыпаются, стулья расшатаны, все, что можно сломать, сломано… Как можно было так жить?..

Говорят, день был солнечный, простые люди радовались тому, что жизнь скоро наладится, распевали на площади и прилегающих к ней улицах песни — как всегда у нас, немного заунывные, так что в целом казалось, будто над городом стоит легкий стон.

Несговоров не мог всего этого слышать — в ту минуту он был далеко.

Когда Асмолевский торжественно поднимался на трибуну, Несговоров как раз подходил к кладбищу. Трудно поверить, что за четыре дня, прошедших после освобождения, он ни разу там не побывал; скорее всего, это был уже не первый поход, и цель была все та же: отыскать Дашину могилку. В отличие от Маранты, Даша погибла на глазах многих; ее смерть наверняка была официально зарегистрирована — хотя бы для того, чтобы использовать этот факт на суде против Несговорова; даже если Дашино тело сожгли в крематории — так это или нет, Несговоров не знал — не могли же останки развеять по ветру или сбросить в отхожую яму? Ведется же у них какой-нибудь учет отправляемых в печь тел и последующих захоронений? Или там горят все мертвецы без разбору, и никто их не считает, не хоронит? Тем же из родных и близких, что приходят за прахом и скандалят, насыпают из общей кучи? А кому не хватило — дают из следующей кучи, а то и золы из буржуйки, возле которой ночами греются сторожа?..

Примерно так мог рассуждать Несговоров, остановившись для отдыха на своем излюбленном месте, на вершине крутого спуска к крематорию, и обозревая оттуда панораму похорошевшей, принарядившейся к концу мая кладбищенской долины. И еще, наверное, сверлила его голову мысль о сестре Шуре, до сих пор не ведающей о несчастье. Шура вообще осталась где-то в другом мире, за пределами наличного инобытия; точно Несговоров давно лежал в могиле и продолжал по инерции волноваться за тех, кто ходил по земле, перебирая в уме их проблемы; представить Шуру по сю сторону было для Несговорова даже труднее, чем установить связь с покойной Дашей или пропавшей без вести Марантой… Такие путаные мысли могли бы окончательно порушить и более крепкие мозги, чем были к тому времени у Несговорова.