Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Зачем это? — воскликнул Низговоров.

— Зимнюю нечисть выгоняют, — пояснил Аршак Манвелович. — Обычай такой.

Это стало завершающим актом представления. Все его участники подустали. Аэростат больше не нуждался в страховке, под тяжестью двух пассажиров он постепенно снижался, его бока заметно опали. Низговоров дернул свой фал и повел аэростат с площади, как лошадь под уздцы. Люлька задевала землю, подпрыгивая. Группа провожатых стремительно таяла: гости садились в машины и разъезжались по домам. Маргарита Разумовна уже кричала, чтобы ее с Потапом Степановичем высадили.

— Никаких! — крикнул Низговоров, дурачась. — Доставим в лучшем виде. Ну что, в ангар?

— В ангар! — в тон ему подхватили Щупатый с Негробовым, с двух сторон державшие люльку.

Припустили бегом. Низговоров выхватил у одного из черных парней факел, чтобы освещать дорогу, и они с Бабуляном (пожилой Аршак Манвелович был на празднике неутомим) помчались впереди, как опытные рысаки; Щупатый с Негробовым — возле корзины, теперь подтягивая ее кверху, чтобы не задевала за грунт; сзади Козлов с Асмолевским: кинули свои веревки, руками толкали обмякшую корму. На крутом повороте сигара по инерции проскочила дальше, чем следовало, ткнулась носом в стену дома; измученный Потап Степанович от неожиданности ахнул, снова вцепился в борт корзины; Маргарита Разумовна опять закричала:

— Ну хватит уже, хватит! Высаживайте нас!

— Никаких! — командовал разыгравшийся Низговоров, дергая за свою вожжу. — Дотянем!

— Пускай везут, — согласился Потап Степанович и шутливо добавил для Маргариты Разумовны: — С вами я ничего не боюсь!

Будь на улице посветлей, она заметила бы, как он порозовел.

Во дворе администрации, куда все-таки доволокли окончательно поникший летательный аппарат (правда, без пассажиров — им пришлось сойти на полпути), возбужденный Низговоров отпустил Мишу с машиной, сказав ему, что хочет прогуляться пешком. Это было против правил и вопреки инструкциям, но Миша, тоже измотанный долгим праздничным бдением, неожиданно легко уступил и даже не передал куда надо, чтобы обеспечили советнику Низговорову пешее сопровождение.

Шагая в промозглом ночном тумане по хрустящим наледям, Низговоров с удовлетворением думал, как все-таки милосердна к нему судьба. Изрядно помучив, поколебав туда-сюда коромысло весов, она позволила благу устойчиво возобладать над злом. В немалой степени, конечно, благодаря его, Низговорова, собственным усилиям. Кто бы мог подумать, что он, снедаемый неврозами художник, когда-нибудь сможет похвалиться политической волей и выдержкой? Однако знаки симпатии и уважения, которые Низговоров ловил в течение всего дня с самых неожиданных сторон, неопровержимо свидетельствовали, что он теперь не просто номинально «второй человек». Его признали, начали с ним считаться. Больше того: на него равняются, он стал лидером. Потап Степанович доверяет ему больше всех, чувствует в нем глубинное сродство. Для Низговорова он теперь как отец родной. Негробов, Щупатый — в целом замечательные, простые ребята. Бабулян — испытанный соратник, служит не за страх, а за совесть. Пришел вторым советником Козлов — и оказался отнюдь не прощелыгой, каким прежде рисовал его себе Низговоров, но человеком разумным, с принципами и, что крайне важно, не жадным до власти. Даже в Асмолевском есть человеческие струнки, из него со временем можно сделать если не союзника, то хотя бы предсказуемого партнера. Что касается Маргариты Разумовны, чей властный характер демонизирует Асмолевский, — ее нежная дружба с Потапом Степановичем не может вызывать ничего кроме умиления. Своевременно нейтрализована враждебная пропаганда Биргер, теперь мнительный старик станет критичнее относиться к ее наветам. Волей случая полностью уничтожен Павлыч — фигура хотя и смешная, даже жалкая, но в определенных условиях способная принести много вреда. Зависли отношения с Постилой; однако Низговоров верил, что, набравшись терпения и снисходительности, вновь заслужит благосклонность вздорной девицы, которая, судя по некоторым признакам, к нему неравнодушна. (И причитающуюся ему долю выручки после праздника притащит, не посмеет обойти! Он же все про них знает. Сам бумаги подписывал. Провалиться ему на этом месте, если не будет у Даши шубки.) Кто там еще? Кудакин? Этому хорошую цепь на шею да кость в зубы, и он будет самым преданным псом!

Сделав некогда выбор над прорубью в пользу жизни, по сути родившись заново, Низговоров только теперь, впервые с того страшного дня, почувствовал, что не ошибся. Жизнь того стоила. Прорубь дала ему право и силу через многое переступить. Рука стала твердой, стиль — жестким. Необходимость постоянно расширять границы возможного — общее место для тех, кто пытается что-то сделать в искусстве; но это правило, оказывается, распространяется на все и вся, оно универсально. Иными словами, первое наконец-то вполне удавшееся Низговорову творение — это он сам, сегодняшний Низговоров. Он сумел дочиста соскоблить с холста свой прежний анемичный лик и написать совсем другой, полный жизни портрет.