Борис Дышленко - Людмила

Но если это так, значит, ей я тоже чем-то мешал. Так же, как помешал тому, на лестнице. Чем же ей? Может быть, ей от чего-то нужно было избавиться. Вздор, обыск ей не угрожал. Тогда, может быть, кто-то был должен прийти и не связано ли это с трупом?

Теперь вопрос: зачем этот тип напал на меня? Не светло-серый — силуэт мне показался другим, хотя против света... Однако зачем он напал на меня? Для чего ему это понадобилось? Ведь я не видел его, и для него проще было бы рухнуть с лифтом вниз, а не рисковать понапрасну. Запаниковал? Возможно. Но как он вообще оказался там? Если кто-то хотел помешать моей встрече с наркоманом, то как он узнал, где и когда она должна состояться?

Скорее, не знал. И даже не ожидал. Я появился не вовремя и некстати — это очевидно. Я помешал ему, иначе он бы не напал на меня. Помешал. Но из этого следует вывод, что наркомана убили и хотели избавить его от какой-то улики. Передозировка. Почти обычная смерть для наркомана. Смерть, которая, как правило, не вызывает вопросов. Экспертиза показала высокую концентрацию наркотика в крови покойного. Шприц, который я видел был кубиков на десять — не такая уж доза для наркомана со стажем. Однако хватило. Потому, что дело здесь не в количестве раствора, а в его концентрации. Я сразу понял это, как только следователь сказал мне, что не было шприца. Но ведь наркоман и сам мог составить раствор — на черном рынке бывает и порошок. (Сушняк, как они его называют.) Эта версия всех бы устроила. Так зачем же было похищать этот шприц? Зачем было так рисковать? Зачем понадобилось нападать на меня, а потом еще возвращаться? Только чтобы похитить шприц? Значит, не было «сушняка», было что-то другое. Были ампулы с раствором высокой концентрации, такие, которых не выпускает промышленность, и их во что бы то ни стало нужно было забрать.

Возле закрытого киоска извивалась какая-то паскудная парочка. Я миновал три-четыре парадных и вошел под арку. В садике было уже не много народу, только на одной из скамеек сидели двое подростков и какая-то такого же возраста блондиночка в черной «мини» и один стоял над ними — все они о чем-то негромко переговаривались. Похоже, что все они были уже «на той стороне». Обойдя решетку, я уселся на скамейке поодаль, так, чтобы видеть арку, через которую я вошел, и закурил. Нет, я не ожидал, что кто-нибудь будет здесь за мной следить в этот час. До этого места меня уже все равно проследили, а наркоман был мертв. Не думаю, чтобы они знали о месте и времени встречи. Просто покойник решил подстраховаться и назначил им там же, где и мне. Только чуть раньше. Если б они знали о нашей встрече, то действовали бы как-нибудь по-другому и уж во всяком случае не стали бы покушаться на меня. Покусились, но я был уверен, что это не то. Никто не ждал меня на лестнице, чтобы напасть, а напали как раз потому, что не ждали. Теперь они знают, что я с ним встречался или по крайней мере искал его здесь. Эта связь оборвана, светло-серый теперь не станет за мной здесь следить. А жаль: он мне нужен. Мы оба нужны друг другу: я ему нужен, не знаю зачем, а он мне — чтобы выяснить это. Пока мы играем с ним в кошки-мышки: когда ему удается уйти от преследования, я тут же затылком начинаю чувствовать его неприязненный взгляд, и так же, благодаря его слежке, мне удавалось зайти ему «в хвост». Так что иногда я уже с трудом отличаю себя от него. Но это уже было чистой случайностью, когда, идя по обыкновенному служебному делу, я заметил преследование, а потом, уже закончив дела, из окон огибавшего конференц-зал коридора увидел его, идущим по кладбищу. Возможно, он, потеряв, искал меня там. Интересное кладбище и интересная блондинка. И интересно, было ли у этой блондинки свидание там, как она говорит?

Из арки так никто и не появился, да я никого и не ждал. Я погасил сигарету и направился к подъезду.

На лестнице стояла какая-то запоздалая тишина. Громкий лязг железной ручки лифта, нарушив ее, затерялся где-то среди этажей. В лифте поднялся на шестой этаж. На площадках нигде никого не было. Я вышел и постарался потише закрыть за собой железную с проволочной сеткой дверь. Мне это почти удалось. Напротив левого окна были вынуты две кафельных плитки в третьем ряду, те, на которые я указал. Я нажал белую кнопку звонка.

Дверь открылась. Мне показалось искренним то облегчение, с которым встретила меня Людмила, а может быть, она боялась и была рада любому визиту. Боялась настолько, что открыла, даже не спросив, кто за дверью. Люди часто от страха доверяются первому встречному. Я и был первым встречным. Но она действительно почему-то была рада мне, а может быть, надеялась, что я ей что-нибудь расскажу. И мне захотелось рассказать ей сказку, что-нибудь доброе про Ассоль и алые паруса, но Грина я нигде не заметил на асимметричных полочках, модных лет десять назад, и я подумал, что эта сказка, возможно, в том томе наверху. Алые паруса, вообще-то, были, они оказались на одной из неумелых акварелек, принадлежащих, вероятно, ее руке или кисти, как это говорится, — блондинке ее возраста, наверное, не обойтись без Алых Парусов. Бухта, куда входил этот корабль, показалась мне знакомой. У меня было время осмотреть картинки и все остальное, пока она ходила заваривать чай.