Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

В тот год, когда вышли сразу две тетушкины книги — легенды о маленьких духах и второй том орнитологических исследований, — лето выдалось на редкость жарким. Анна и Гильберта первый раз приехали на остров вместе с малышом. Он много смеялся и спокойно засыпал.

Прислонясь к стволу одной из лип, кроны которых уже полностью закрывали крышу дома, Гильберта рассказывала братику истории о волшебных маленьких человечках. Вдруг послышался зов кукушки, у Гильберты будто что-то оборвалось внутри и снова перехватило дыхание. Неужели это было то самое: я жду, я жду, я жду?..

— Что с тобой? — спросила мать.

— Сама не знаю, просто мне что-то не по себе… — прошептала Гильберта.

А через мгновение она уже снова рассказывала свои чудесные истории…

Перевод О. Севергина.

Й о н а с.

С а б и н а.

А д а.

В з в о л н о в а н н ы й ж е н с к и й г о л о с.

С к е п т и ч е с к и й м у ж с к о й г о л о с.

С п о к о й н ы й м у ж с к о й г о л о с.

В з в о л н о в а н н ы й ж е н с к и й г о л о с. А вы обратитесь к историческим примерам. Разве Вийон был так уж приятен в общении? А Данте? Кляузник, попрошайка, вечно искавший чьего-то покровительства, в награду помещавший своих благодетелей в какой-нибудь из кругов своего ада. Да вы бы ему просто-напросто указали на дверь. Сейчас-то легко возмущаться глухотой и черствостью его современников! Историки литературы часто сокрушаются, что чуть ли не все великие поэты вынуждены были, словно нищие, скитаться в поисках пристанища. Да, многие из них и в самом деле были нищие! Но представьте себе, что к вам ни с того ни с сего заявляется некий субъект и говорит, мол, он намерен создать гениальное творение, но для этого вы должны приютить его на два года, поить, кормить, одевать… Да вы просто выставите нахала за дверь, я в этом совершенно уверена. Ведь никаких гарантий, что он в самом деле создаст великое творение, нет. И никто их не смог бы вам дать — ни Данте, ни Вийон, ни Кристиан Гюнтер [11] Гюнтер Иоганн Кристиан (1695–1723) — выдающийся немецкий лирик. , — поймите же вы это наконец!

А д а. На твоем месте я бы заявила в полицию.

С а б и н а. Я ведь тебе уже говорила, что упала.

А д а. Ну да; и глазом наткнулась на кулак. А синяки на руках — тоже упала?

С а б и н а. Ну да.

А д а. Но ты должна что-то предпринять!

С а б и н а. Надену блузку с длинными рукавами.

А д а. Сабина, я этого просто не понимаю, да сейчас уже и не хочу понять. Как тебя угораздило связаться с этим твоим «гением», правду говорят: любовь зла… Но когда в благодарность он тебя еще и избивает, это уже слишком.

С а б и н а. Он меня не бил.

А д а. Да? А как тогда это называется?

С а б и н а. Я же тебе говорю: упала.

А д а. Перестань, пожалуйста. Ты просто попала к этому типу в рабство.

С а б и н а (задумчиво) . Эта мысль мне как-то не приходила в голову.

А д а. Ты что, смеешься надо мной?

С а б и н а. Нет, все не так, как ты думаешь.

А д а. Господи, да что не так?

С а б и н а. Это трудно объяснить.

Й о н а с. Единственное, что я от них получил, — высокопарное имя Йонас Александр. По отношению к сестре и брату они, кажется, проявили такую же щедрость. Я один выжил. Они решили променять тяготы социализма на капиталистические кущи, а трое детей — слишком тяжкая обуза, и они попросту оставили нас дома, а дверь заперли, думали, наверное, что мы будем орать достаточно громко и нас услышат соседи. Должно быть, мы и кричали, но стены оказались слишком толстыми. Когда дверь наконец взломали, для брата и сестры все уже было кончено.

Меня вытянули, я оказался самым живучим. Рассказали мне об этом много позже. Тогда мне было два года, и я ничего не помню. Что вы так смотрите? Жалеть, что ли, меня вздумали?

С а б и н а. Он это рассказал в первый же свой приход, хоть я ни о чем его не спрашивала. Он принес к нам в редакцию свой рассказ и требовал, чтобы я прочитала рукопись тут же, в его присутствии. Начинался рассказ, я точно запомнила, фразой: «Воздух был облачен, а небо порочно». Я взглянула на него и открыла было рот, чтобы спросить, что это значит, «порочное небо», но он вырвал у меня рукопись: «Это не для вас, вы все равно ничего не поймете». Как ни странно, его грубость меня совсем не задела, скорее рассмешила. «Чего не пойму?» — спросила я.

Тут-то и произошло чудо. «Вот этого, — крикнул он, комкая листки, — но, может, вам другое окажется по зубам». Он стал вытаскивать из куртки какие-то грязные, мятые бумажки. Знаете, как волшебник в сказке: оставляет простой булыжник, а он потом оказывается слитком золота. На каждой бумажке было стихотворение.