Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

…Вот что написано в книге: гномы не могут иметь потомства. И когда они принимают к себе дух еще одного младенца, умершего некрещеным вскоре после появления на свет или до рождения, так что их маленький народец становится чуть многочисленней, они устраивают пышное празднество, словно в честь роженицы: радостно приветствуют новичка, приносят ему разные подарки, чтобы он чувствовал себя среди них счастливым и довольным…

Гильберта оторвалась от книги — к шуму дождя примешивались какие-то новые звуки — далекий звон литавр, тонкий голос флейты, потом песня — старая и давно забытая, зов кукушки, чей-то смех… Казалось, весь остров вдруг наполнился голосами, они раздавались все ближе и ближе.

Когда Гильберта подбежала к окну, они все были уже здесь, вместе с Симоном. Убирайтесь обратно, в свою печку, закричала она, но Симон только захохотал и снова стал колотить в свои игрушечные литавры.

Какая же ты невеста, ты просто обманщица! Только что обещала венчаться с нами — и сбежала прочь. Кто клятву забудет — себя погубит!

О, как они смеялись! Да они пришли сюда вовсе не ради нее, они ждут себе другого, нового братца…

Когда она как бешеная влетела на кухню, тетя Соня как раз процеживала через марлю свое дьявольское зелье. Гильберта коршуном набросилась на нее, вырвала чашку и с такой яростью швырнула об пол, что осколки разлетелись во все стороны вместе с брызгами.

— Тебе бы только гномов делать!.. — гневно выкрикивала она. — Не хочу быть им сестрой!

— А я-то думала, тебе этого страсть как хочется, — не изменившись в лице, ровным голосом проговорила тетя. — Ну вот, опять весь пол в черепках, и настойка теперь пропала…

Анна поднялась и двинулась к двери — тихо, как лунатик, так тихо, что никто не осмелился окликнуть ее. Только когда она вышла за дверь, Гильберта вскрикнула: «Мама!» — и бросилась за ней следом.

В сенях что-то жалобно зазвенело, и, когда тетя — на сей раз быстрее обычного — вбежала туда, она увидела, что Гильберта лежит на полу с окровавленным лбом, а вокруг валяются разбитые глиняные человечки. Тут же, чуть в сторонке, стоял Симон с глуповатой ухмылкой. Не обращая на него внимания, тетя подхватила племянницу, внесла в комнату, промыла рану и принялась бинтовать голову, в то время как Гильберта непрерывно повторяла одно и то же: куда пошла мама?

— Отвар, как видно, подействовал, — сказала тетя с обычным спокойствием, стягивая узлом повязку. — Я же готовила его для тебя, а не для нее вовсе. Безобидный настой, полезный, между прочим, для желудка… Ну да ладно, теперь пора заняться твоей матерью. Она, наверное, взяла лодку, только к берегу причалить ей вряд ли удастся — мостки уже под водой, и сейчас деревенские, скорее всего, перекрывают плотину…

Дождь тихо шелестел в листве. Они шли по направлению к отмели, освещая дорогу фонариками. Симон плелся следом, но никто не обращал внимания на его причитания:

— Кто перебил моих человечков?.. Ах, бедный я, бедный печной музыкант! О вы, женское отродье, что вы натворили с моими малютками! У вас нет кукушкиных клювов, зато ваши руки как щупальца, вечно вы портите всю игру. А я хочу играть, играть хочу! Увели нашу невесту, не дали нам нового братца, все разбили… Сыпь, дождь, сильнее, напусти темноты побольше!..

Тетя наконец удостоила его своим вниманием, приказав оставаться с Гильбертой, а сама пошла на край песчаной косы. Симон послушно, даже с излишней покорностью, согласился остаться и размахивать фонариком, а тетя и Гильберта кричали что было сил:

— Мама! Анна! Мама! Анна!

Наконец издалека, оттуда, где чернела во тьме вода, донесся слабый ответ.

Симон выключил фонарик. Гильберта слышала его негромкое ворчливое бормотание:

— Сколько же забот она нам принесла, эта обманщица! Вы только посмотрите!

Плеск весел раздавался все глуше, удаляясь по направлению к плотине. Рыдая, Гильберта звала и звала мать.

Когда на косе вспыхнул тетин фонарик, Гильберта поняла, что мать гребет на свет — значит, опасность миновала. И она бросилась навстречу лодке, забежав в воду почти по пояс..

Уже потом Анна призналась, что вообще не собиралась приставать к берегу. Лишь когда она очутилась одна посреди черной воды, вдалеке от своенравной дочери, то поняла, что сохранит ребенка во что бы то ни стало — с согласия или вопреки воле Гильберты, сохранит для себя…

Симон же заявил, что просто разыграл Гильберту, и все сокрушался о своих любимых глиняных человечках. Тетушка не стала отчитывать его, а просто пообещала наделать новых гномиков.