Потом переехали в квартиру попросторнее и отремонтировали ее своими силами, работая по выходным. Келлер был здоров как бык, и если с чем-то не справлялся, то только за недостатком времени. А Ева стала совсем худышка. От страха опять забеременеть она всякий раз давала мужу от ворот поворот, так что он вконец извелся. Сжалившись, она иногда шла ему навстречу, но такая жизнь была им обоим не в радость, зато на какое-то время в семье воцарился мир. Таким манером Еве удалось продержаться четыре года — четыре года она имела все основания каждый месяц облегченно вздохнуть. А потом опять накололась.
На этот раз она была категорически против новых родов. Того врача разыскать не удалось (наверное, удрал на Запад) — впрочем, такой большой суммы у них и на этот раз не набралось. Вот Ева и спросила у своей бывшей сослуживицы и товарки — той самой, что просветила ее насчет господина Концельмана, — как ей поступить, чтобы избавиться от ребенка.
И сделала все, как та научила, воспользовавшись долгой отлучкой мужа — ей хотелось справиться со всем этим самой. Когда температура подскочила к сорока, она кликнула дочь. Десятилетняя девочка позвала соседей. На «скорой» Еву доставили в больницу. Мужа срочно вызвали из дальнего рейса, чтобы было кому присмотреть за детьми.
На целый год Ева дала мужу полную отставку. Даже приласкать не разрешала: боялась, что расслабится и уступит. Муж начал поколачивать старших детей за любую провинность, на младших — по любому поводу кричать. Еву постоянно мучили укоры совести, она нутром чуяла связь между его срывами и своим воздержанием. Но что было делать? Опять рожать? Ведь вот у других-то иначе получается. Большинство соседей по дому имели одного-двух детей. Еве очень хотелось побеседовать об этом с другими женщинами; да только, прежде чем касаться столь интимных вопросов, надо сперва о многом друг с другом переговорить. А где взять на это время?
И она вновь сдалась. Атмосфера в семье сразу разрядилась; иногда они даже выкраивали время для загородных прогулок. Правда, люди на улицах глазели на них как на некий феномен (Ева заметила, что они мысленно пересчитывали ее ребят, стараясь уловить семейное сходство; неужели, мол, это все дети одних родителей?). Муж тоже это замечал, но ничего не говорил. А Ева думала: меня вам упрекнуть не в чем — дети одеты-обуты чисто и аккуратно, да и дома у меня все блестит. Но все же вспыхивала, когда соседи выражали желание подарить ей что-нибудь из детских вещей — например, ношеное, но еще вполне годное платье. С языка у нее уже было готово сорваться: «Спасибо. Мы в подачках не нуждаемся». Но она так отрывисто и неприветливо бросала это «спасибо», удержавшись от остального, что у большинства пропадала охота к новым пожертвованиям.
На старших детей теперь уже возлагались почти все покупки — матери оставалось лишь написать, что именно надо купить, — да и в школе их иногда даже хвалили. Только сын Концельмана частенько приходил домой с записью в дневнике, под которой ей надлежало расписаться (например: «Уве не вышел к доске, когда его вызвали отвечать». Или: «Уве сорвал занятие, запев посреди урока песню про елочку» — дело было в мае).
Ева регулярно посещала все родительские собрания (если они не приходились на один и тот же день), поэтому при выборах нового родительского комитета кто-то предложил ее кандидатуру, и все единодушно проголосовали «за». Она вздыхала: еще хлопот прибавится. Но в душе даже немного обрадовалась — вот уж не думала, что ее сочтут достойной такого поста. Она согласилась и потом — несмотря на лишнюю нагрузку — ни разу не раскаялась, потому что вновь приобщилась к заботам других людей, могла сравнить их со своими, а иногда и помочь. И если бы не ежемесячные страхи, сочла бы себя чуть ли не счастливой.
Государство позаботилось о том, чтобы многодетные семьи получили всевозможные привилегии. Семейство Келлер без предварительной записи приобрело стиральную машину, причем в кредит и без всяких процентов. Супруги на радостях распили бутылочку вина и пустились танцевать под музыку из радиоприемника. Младший ребенок проснулся и, едва разлепив сонные глазки, спросил, нельзя ли ему тоже с ними попрыгать. Они вынули малыша из кроватки и продолжали танец уже втроем.
Когда и ему пришел срок идти в школу, Ева, накладывая испеченное по этому случаю домашнее печенье в кулек для сладостей, доставшийся, ему от старшего брата, уже знала, что этот мальчик не останется младшим. Но что удивительно: она легко примирилась с этой мыслью. И впрямь — после стольких лет они вполне могли себе позволить еще одного ребенка. Муж Евы как можно дольше не сообщал у себя на работе о намечающемся прибавлении семейства — почему-то ему было неловко перед товарищами. Зато Ева только улыбалась, перехватив сочувственный взгляд кого-нибудь из соседей («Бедняжка опять попалась»). Ничего, как-нибудь справимся, просто опять придется немного сократить расходы.
Читать дальше