Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Главное, сказал хирург, им важно очень точно определить границу пораженного участка. Для чего теперь, благодаря прибору «полимакс», у них имеется в высшей степени точный способ.

Снег перестал. Тихая, ясная зимняя ночь вступила в свои права. Белый снег покрыл все вокруг, и весь мир казался чистым и невинным.

Перевод И. Каринцевой.

Еве Книп как раз стукнуло девятнадцать, когда она поняла, что отцовские чувства монтера ограничатся выплачиванием определенной суммы. К ежедневным приступам тошноты добавились попреки матери:

— Глупая гусыня! Не могла уж как-нибудь поосторожнее! Ну погоди, попадет этот голодранец мне в руки, я…

Угроза, естественно, оказалась излишней, и родившийся ребенок получил официальный эпитет «внебрачный», что дало большинству знакомых основание после выписки Евы из роддома по-прежнему именовать ее «фройляйн Книп».

— Рожайте себе на здоровье сколько влезет, но, коли не замужем, значит, девица! — заявил ее мастер на фабрике, когда кто-то из работниц попытался ему напомнить, что этот критерий — порождение устаревших мелкобуржуазных взглядов. В те годы новая точка зрения еще не стала нормой.

Мать Евы, очевидно, забыла все свои возражения, как только получила возможность нянчить внучку. Правда, не забывала следить за тем, чтобы Ева в выходные больше не появлялась на танцплощадке.

— Думаешь еще одного мне подкинуть? Не выйдет!

А когда Ева в конце концов буркнула, что не собирается прокисать в четырех стенах и, может, еще найдет себе мужа, то в ответ получила:

— Только не на танцплощадке! И твой отец всегда так говорил.

Но отец погиб на войне, так что Еве иногда все же удавалось тайком улизнуть с подружками на танцы. Правда, парней она сторонилась, и, когда они предлагали «пойти подышать свежим воздухом», она всегда отказывалась.

На свадьбе брата она познакомилась с мужчиной, который внушил доверие даже ее матери. Это был дальний родственник ее золовки, инженер-экономист, и костюм на нем был из тончайшего сукна (в этом-то Ева разбиралась, ведь она была ткачиха), а манеры так приятно отличались от нагловатой бесцеремонности ее прежних кавалеров.

— Вы мне очень понравились, — сказал он на прощанье. — Может быть, мы с вами еще встретимся?

— Пригласи господина Концельмана к нам в гости, — предложила мать.

Господин Концельман не имел ничего против и в следующее воскресенье явился с букетиком фиалок для матери и коробкой шоколадных конфет для Евы. Только для маленькой Эльке он ничего не принес, поскольку не подозревал о ее существовании. Однако и это обстоятельство, по-видимому, не смутило его и не заставило отвернуться от предмета внезапно возникшей склонности. Он подержал малышку на коленях, обтянутых брюками из тончайшего сукна, и вышел прогуляться с Евой.

Лишь через несколько недель он дал понять, что его интерес к Еве не ограничивается чисто духовной сферой. Восхищение матери господином Концельманом лишило Еву сдерживающих моментов, и она пошла навстречу его желаниям со всем пылом истосковавшейся плоти.

Мать и дочь не обманулись в своих ожиданиях: когда выяснилось, что Ева забеременела, молодой человек потребовал как можно скорее отпраздновать свадьбу. Так что в торжественный день Ева еще успела пощеголять в облегающем подвенечном платье.

Молодые поселились в новой кооперативной трехкомнатной квартире, маленькую Эльке пока оставили у бабушки. Теперь Еве приходилось делать для своего мужа все то, что раньше делала его мать: ежедневно подавать свежую рубашку (в те годы на Западе в моду вошли нейлоновые, и у господина Концельмана были две такие рубашки, но все остальные надо было еще и гладить), чистить его ботинки, на ужин готовить что-нибудь горячее (поначалу он иногда недовольно хмурился, попробовав ее стряпню, но вскоре она поняла, какие блюда ему нравились) и содержать в чистоте и порядке только что обставленную квартиру. Зато ей больше не надо было работать на фабрике, и, когда ее муж уходил на службу, она могла, если хотелось, еще раз прилечь.

Суббота была днем для любви; нежные чувства господина Концельмана были четко приурочены к этому дню и не допускали никаких отклонений, поскольку в воскресенье была возможность выспаться. Лишь однажды, в самом начале супружеской жизни, Ева позволила себе выразить сбивающую установленный ритм потребность, которую он и удовлетворил — с неизменной вежливостью, но без всякого воодушевления. На будущее она решила подавлять в себе такого рода желания.