Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Незадолго до родов приехала на несколько недель мамаша господина Концельмана, чтобы немного помочь Еве и обслуживать своего сына во время пребывания его жены в больнице. Свекровь была шокирована манерой невестки выражаться («Вот это жук!», «Ну и видок у этой обезьяны!», «Дура дурой!»). По всей видимости, невестка произвела на нее впечатление инородного тела. Однако, как и перед свадьбой, она поостереглась высказать свое недовольство выбором сына. Он знал, чего хочет, и противоречить ему она не собиралась.

Второй ребенок Евы был мальчик. Господин Концельман разослал по почте печатное извещение, в котором выразил свою гордость по этому поводу. В первые недели Еве приходилось заботиться только о новорожденном, и она впервые ощутила в своей душе нечто, обобщенно именуемое «материнским чувством»: по отношению к Эльке она чувствовала себя скорее старшей сестрой. Когда свекровь уехала, на Евины плечи свалились все заботы о муже, ребенке и доме. Втянулась она не сразу, и муж проявил готовность прощать ей небольшие промахи — например, он иногда терпеливо ждал, если при его появлении ужин еще не стоял на столе, а по воскресным дням даже вытирал посуду.

Деньги на хозяйство он вручал ей раз в неделю. В субботу, после обеда, прежде чем дать ей очередную сумму на будущую неделю, он требовал полного отчета о том, как именно израсходована предыдущая.

Она считала всю эту процедуру довольно-таки бредовой, но подчинялась, поскольку раньше, когда работала на ткацкой фабрике, располагала куда более скромными возможностями. Иногда она даже немного привирала, потому что ей было просто лень записывать каждую мелочь.

Маленькому не было еще и года, когда Евиной матери пришлось лечь в больницу. Сказали, что у нее опухоль в желудке и предстоит операция. Кроватку Эльке пока поставили в комнату братца. Господин Концельман старался не выказывать своего недовольства, надеясь на быстрое выздоровление бабушки. Но уж зато бдительно следил за тем, чтобы монтер выплачивал алименты точно в срок. Кроме этой суммы, никаких дополнительных денег на хозяйство Ева не получала. Только теперь ей пришло в голову, что со времени свадьбы она ни гроша не давала матери на своего собственного ребенка. А когда Эльке понадобились новые ботинки, Ева совсем растерялась. Попросить денег у мужа она не решалась, а от хозяйственных у нее оставалось всего 4 марки 65 пфеннигов. Ей пришло в голову воспользоваться чрезвычайной чистоплотностью своего мужа — после каждого принятия пищи он имел обыкновение тщательно чистить зубы; улучив минуту, она позаимствовала из его бумажника один пятимарковый банкнот в надежде, что он не заметит пропажи. Как она ошиблась! В тот же вечер он пустился в пространные рассуждения о том, куда мог запропаститься этот банкнот, и в последовавшие вечера изводил ее допросами до тех пор (дескать, он все продумал и пришел к выводу, что потерять деньги на работе не мог), пока она не созналась, на что потратила эти пять марок.

Гнев господина Концельмана был безмолвен, но чреват тяжкими последствиями: в три последовавшие затем субботы, приняв у нее очередной недельный отчет, он молча уходил из дому и возвращался лишь после полуночи. Где он проводил вечер и часть ночи, Ева не знала. После четвертого отчета он заявил, что получил повышение по службе, и добавил к обычной сумме пять марок. Примирение было достойно отпраздновано в супружеской постели.

К сожалению, семейный мир привел к новой беременности, но муж решил, что детей у них более чем достаточно, и пожертвовал значительную сумму на визит к врачу. После этого Ева некоторое время чувствовала себя неважно, а тут еще выяснилось, что ее мать вряд ли выйдет из больницы. На помощь мужа надеяться не приходилось: с тех пор как стало ясно, что дочь его жены будет жить в их доме, он, не стесняясь, вымещал свою досаду на окружающих и частенько без всякого повода надолго исчезал из дому по субботам.

Все это время Ева часто плакала, но скрывала слезы от мужа. Когда мать умерла, ей больше всего на свете хотелось переехать с детьми в родительскую квартиру. Вместо этого пришлось поскорее продать, раздарить или выбросить на свалку все то, к чему она когда-то была привязана. Только старинную чашку, из которой всегда пила ее мать, она спрятала в шкафу за постельным бельем.

Однажды, отправившись за покупками, она встретила старую знакомую, с которой когда-то работала на фабрике; та была на больничном, так что они могли спокойно посидеть и поболтать. Сначала Ева делала вид, что живется ей как у Христа за пазухой, угостила давнишнюю приятельницу кофе с пирожными и вообще расхвасталась. Но потом, рассказав о смерти матери, мало-помалу выложила все начистоту.