Петра Вернер - Неожиданный визит [Рассказы и повести писательниц ГДР]

Впервые я увидела его в Очереди к кассе нашей студенческой столовой и сразу же захотела с ним познакомиться. Грудь его в ту пору была более выпуклой, чем живот, густые черные волосы так буйно вились, что лоб казался гораздо выше и благороднее, а очки без оправы придавали его лицу несомненную интеллектуальность. Полгода спустя он признался мне, смеясь, что считал меня гордячкой и недотрогой.

Весьма существенным движущим мотивом последующих событий, скорее всего, было мое честолюбие; но поскольку я всегда считала это свойство характера стимулом к движению вперед, я не могу назвать его своей слабостью.

В то время как Освальд преспокойно высыпался после наших бурных ночей, отодвигая подготовку к реферату на туманное будущее, я каждое утро ровно без пяти минут восемь усаживалась на свое место в университетской аудитории. Мало-помалу юбки начали с меня сваливаться, а сама я еще до полуночи уставала от объятий. Как-то раз я даже заснула в ту минуту, когда Освальд целовал ступни моих ног, что дало ему повод сказать, будто я люблю его меньше, чем он меня. И я очень от этого страдала. Его глаза нравились мне без очков еще больше, а грудь так же густо курчавилась черными волосами, как и голова. Но мне очень хотелось стать учительницей, а ведь я училась всего-навсего на втором курсе.

— Как-нибудь управлюсь с этим рефератом, — говорил Освальд. — Сейчас ты для меня важнее.

Он был на два курса старше. Меня мучил комплекс неполноценности.

А потом ночью вдруг явился этот ангел. Заснула я в тот раз на плече Освальда только часам к четырем. Это был наверняка настоящий ангел — за плечами у него виднелись два лебединых крыла. Правда, лицо у него было совсем не такое, как у ангелов на картинах, но ведь художники часто приукрашивают действительность. Оно показалось мне даже знакомым, только не удалось вспомнить, где я его видела. Лицо у ангела было широкое и морщинистое, губы тонкие, подбородок выпуклый, волосы, седые и жиденькие, собраны на затылке в пучок. Из-под простых одежд, лишенных каких-либо украшений, выглядывали синие чулки; ангел был, по-видимому, женского пола. Голос у него — вернее, у нее — оказался низковатым, низковатым для женщины, но мягким и добрым.

— Хочу тебе помочь, ведь ты женщина. И выполню любое твое желание. Подумай сперва хорошенько.

Ощущение у меня было такое, какое бывает во сне, когда отрываешься от земли и легко паришь в воздухе.

— Хочу, чтобы на земле был мир! — сказала я.

— И в человецех благоволение, — добавил ангел и покачал своей старушечьей головой. — Никогда не обещаю того, что выполнить не в силах. Пожелай чего-нибудь для себя лично.

Мне это было очень кстати. И я попросила:

— Хочу всегда бодрствовать. Не чувствовать усталости. И обходиться вообще без сна.

— Будь по-твоему, — медленно вымолвил ангел. — Но только при одном условии. — И с какой-то неуместной для ангела поспешностью добавил: — Без этого все равно не получится. — Кивнув в сторону Освальда, который тоже давно успел заснуть, ангел сказал: — При условии, что ты будешь ему верна.

Я торжественно пообещала, что выполню это условие.

Ангел растворился в воздухе — исчез прямо у меня на глазах, и я проснулась. Медленно приподняв голову, я увидела совсем рядом спящего сладким сном Освальда — его высокий лоб, копну густых черных волос; даже во сне его руки заботливо прикрывали одеялом мою спину. В эту минуту я была готова поклясться, что мне никогда в жизни не придет в голову ему изменить. Утром я рассказала Освальду о своем сне, и мы дружно над ним посмеялись.

Хотя в ту ночь я спала мало, весь день я была бодра и свежа, несказанно удивила Освальда, приготовив на ужин домашний салат с крутыми яйцами, и все еще была деятельна и оживлена, когда он уже начал зевать. Тут я сказала ему, что он любит меня меньше, чем я его, а он в ответ на это уснул. У меня же сна не было ни в одном глазу. Ни в одном. Я была свежа, словно только что проснулась прохладным солнечным утром после десяти часов крепкого сна. Поглядела-поглядела я на своего Освальда, выбралась из-под одеяла, прикрыла его получше и села за письменный стол.

Поначалу Освальд никак не мог в это поверить, но я убедила его, несколько раз показав свою курсовую работу вечером и на следующее утро. Он посоветовал мне больше никому про это не рассказывать. Так я стала старостой группы; все восхищались моей работоспособностью, склоняли мое имя на собраниях и заседаниях как пример для подражания и образцовый плод женского равноправия; я получала премии и медали.