Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— А теперь я спрошу у вас, — сказал он, — что нам делать?

— Рабства больше нет, давайте уйдем, — сказал один.

— Нет, лучше останемся, — сказал другой. — Может, хозяин переменится, раз теперь свобода.

— Вы делайте как знаете, — сказала я, — а я пойду на север. — Я повернулась и хотела уйти, но потом остановилась: — А где север?

— Пойти-то недолго, а что вы будете есть? — сказал Айсом. — И где будете спать? И кто защитит вас от патрульных?

— Янки защитят, — ответила я.

— Янки защитят, янки защитят, — передразнил дядюшка Айсом, и я увидела, что во рту у него нет ни одного зуба. — Янки наболтал, что тебя зовут Джейн. А когда хозяйка стегала тебя, куда делся твой янки?

— Больше они меня бить не будут, — сказала я. — В бумаге сказано, что я свободна, свободна, как все люди.

— Верно! Если они тебя схватят, так бить не будут, а просто убьют, — сказал дядюшка Айсом. — Раньше они бы тебя не убили, потому что ты была чьей-то, как скотина. А теперь у тебя одна хозяйка — судьба. И защитить тебя некому, Тиси.

— Меня зовут Джейн, дядюшка Айсом, а не Тиси, — сказала я. — И я пойду в Огайо. Только вы покажите мне, куда идти.

— Про Огайо я мало что знаю, — сказал он и пошел к дороге. — И где это, толком не разберу. — Тут он повернулся к болоту, показал рукой: — Север вон там. Утром солнце от тебя справа, а вечером слева. Ночью путь указывает Полярная звезда. Если заплутаешь в болотах, помни, что мох растет на корнях дерева с северной стороны.

— Я ухожу, — сказала я. — Вот возьму этих яблок и мое другое платье. Кто еще пойдет?

Молодые пошли к дороге, а старшие заплакали и стали их удерживать. У меня не было ни отца, ни матери — некому было плакать и не пускать меня. Маму убили, когда я была совсем маленькой, а своего отца я никогда не видела. Он был рабом на другой плантации, и я даже его имени не знала.

— Обождите! — сказал дядюшка Айсом. Он поднял обе руки, будто собирался звать нас назад. — Сейчас время радоваться, а не плакать. Разве мало слез мы видели? Разве мало разлук пережили? Обождите же!

— Ты говоришь, чтоб мы остались? — спросил молодой парень.

— Кто хочет остаться, останется, а кто хочет уйти, уйдет. Но сейчас не время горевать. Радуйтесь все, — сказал дядюшка Айсом.

— Мы уходим, — сказал молодой. — Если старики хотят оставаться, пусть остаются. Мы свободны. Ну так идем!

— Аминь, — сказала я.

— А от чего вы свободны? — спросил дядюшка Айсом. — И для чего вы свободны? Чтобы разбить еще больше сердец?

— Сердца черным разбивали с тех пор, как они живут на свете, — сказал молодой. — Я видел, как младенцев отрывали от материнской груди. Тоже ведь сердца разбивались.

— Что было, тому не поможешь, — сказал дядюшка Айсом. — А теперь помочь можно.

— Нет, тоже нельзя, — сказал молодой. — Это место все в крови, и я стою в ней. Я стою по пояс в крови. Разбитое сердце можно склеить, а смыть с тела кровь нельзя.

— Обожди! — сказал дядюшка Айсом и снова поднял руки. — Когда говоришь о сердце матери и сердце отца, обожди!

— Сердце матери и сердце отца так изболелись, что больнее не будет, — сказал молодой.

— Пошли! — сказал другой. — От разговоров до Севера ближе не станет.

— Обождите, — сказал дядюшка Айсом. — Прислушайтесь к слову мудрости. Обождите.

— Пусть к твоей мудрости прислушиваются те, кто остается с тобой тут, — сказал молодой. — А мы уходим.

Парень, который отвечал дядюшке Айсому, пошел по поселку к господскому дому. Дядюшка Айсом дал ему отойти, а потом закричал, чтоб он остановился. Но парень не остановился. Дядюшка Айсом крикнул еще раз. Тогда он оглянулся через плечо, но дядюшка Айсом молчал и только указывал на него пальцем.

Я с другими пошла к господскому дому за яблоками. Одна женщина сказала, что дядюшка Айсом наслал на парня порчу. А другая сказала, что дядюшка Айсом больше порчу насылать не может, стар стал. Я не знала, какая у дядюшки Айсома сила, а потому слушала и помалкивала.

Хозяин поставил рядом с бочкой яблок бочку картошки, а сам сидел на веранде и смотрел, как люди входят во двор. Он спросил, на чем мы порешили в поселке. Мы сказали, что некоторые уходят, а другие остаются, и спросили, можно ли тем, кто уходит, взять с собой чего-нибудь на дорогу. Он хотел сказать "нет", но кивнул в сторону бочек и сказал, чтоб мы взяли, сколько нам нужно, и убирались. Мы набрали картошки и яблок, сколько могли унести, и пошли в поселок за своей одеждой. В рабстве женщине полагалось два платья, башмаки и кофта, а мужчине — запасные брюки, рубашка, башмаки и куртка. Мы завязали яблоки и картошку в запасную одежду и пошли по дороге.