Бруно Апиц - Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Но офицер ничего не спросил. Он подписал один из лежавших перед ним бланков и передал его солдату. Стараясь избежать возможных вопросов, я быстро отошел к солдату за соседним столом. Это вышло вполне естественно! Все во мне ликовало: победа!

Через несколько секунд я уже подписывал бланк: Пьер Гийо. Теперь это вымышленное имя стояло на заверенном печатью официальном документе, даже в двух местах: отпечатанное на машинке и написанное моей рукой. И неожиданно это имя перестало быть мне чужим.

Дороге, казалось, не будет конца. Мы ехали в Париж на открытых грузовиках. С наступлением темноты приходилось останавливаться. Таково было предписание военных властей. Мы ночевали в сараях и конюшнях, иногда в реквизированных дешевых гостиницах и богатых отелях, А один раз, когда грузовик, в котором ехали Гастон и я, сломался, — в открытом поле.

Мне не терпелось скорее попасть в Париж. Удастся ли найти Ивонну? Может быть, она за это время куда-нибудь переехала? Но где бы она ни была, я найду ее, я непременно найду ее! Должен же кто-нибудь знать, где она находится! Может быть, Марсель? Конечно, Марсель Дюран знает, где она! А если и его… Ведь за это время произошло столько событий! Уже семь лет прошло. Семь лет! К тому же была война. Чудовищная война.

Но теперь все будет хорошо и для Ивонны и для меня. Теперь наступил мир, долгожданный мир. Все, что произошло в эти долгие годы нашей разлуки, все тяжелое и ужасное осталось наконец позади. Как мы будем счастливы! Как будем благодарить судьбу за новую, совместную, полную смысла жизнь, которая нас ожидает!

Французские товарищи пели. Я молча, с волнением слушал их песни. Они пели громко, пели о своем счастье, о гордости, о своей несгибаемой воле к борьбе. Их песни были созвучны моим мыслям и чувствам. Это наполняло меня такой радостью, что сердце, казалось, готово было выскочить из груди. Мы вырвались из фашистского ада и вернулись к жизни. А жизнь так прекрасна! Каждый из нас снова почувствовал себя человеком, свободным человеком. А что может быть прекраснее свободы!

Вот о чем думал я в течение долгого пути в Париж. Французские товарищи пели, не переставая. Они устали, охрипли, но все равно продолжали петь. Ведь они возвращались на родину, возвращались к своим любимым и близким.

Мы проезжали по Германии, мимо разрушенных деревень и городов. Было больно их видеть. Потом мы ехали через Францию, ее раны кровоточили. Было горько сознавать, что все это сделано немцами. Или же по их вине. Впереди, опершись о кабину шофера, все время стоял кто-нибудь из французских товарищей. Он крепко сжимал в руках древко, на котором развевался трехцветный французский флаг.

И вот наконец Париж! Мы въехали в него уже после полудня.

Я был рад, увидев, что Париж не пострадал. Однако он показался мне уже не тем городом, о котором я так часто думал, который я столько лет мысленно видел перед собой. Жилые дома, отели, большие государственные и административные здания, парки, деревья, улицы — все было как прежде. Но людей я помнил другими. Жизнерадостнее, бодрее, в ярких одеждах. Одеты они были хуже, чем раньше, казались бледными и удрученными, словно были лишены внутренней силы. И не удивительно. Годы нацистской оккупации и разгула гестапо оставили свой след! Они останавливались и провожали жадными взглядами наш грузовик.

Проезжая по улицам Парижа, мне невольно пришла в голову мысль: что бы сказал и сделал каждый из тех, кто стоял сейчас на улице, узнав, что в машине едет немец? Но эту мысль тут же сменила другая: мои французские товарищи понимали, что есть две Германии!

Я должен поговорить с Гастоном! Сейчас же. Нельзя терять времени!

Взволнованный Гастон стоял среди своих товарищей и пел, размахивая руками, что-то кричал, ничего не понимая от счастья, так же как и все, кто находился в грузовике. Когда я слегка тронул его за плечо, он обернулся и тут же заговорил со мной, — он слишком хорошо понимал мое волнение и мое нетерпение. Гастон записал мне свой адрес, хотя однажды уже сообщил мне его. «Так будет надежнее», — сказал он, улыбаясь, и добавил, чтобы я непременно пришел к нему, в любое время, когда захочу. Он устроит меня у себя.

На прощанье мы все крепко расцеловались. Гастон по-братски, сердечно обнял меня. И я сразу же бросился к ближайшей станции метро. Как это кстати, что перед отъездом нам выдали карманные деньги!

Когда я был уже недалеко от дома, в котором жила Ивонна, мое сердце сильно забилось и меня охватило такое волнение, что даже пот выступил на лбу. От последнего перекрестка до ее дома я бежал. Разом распахнул дверь и шагнул внутрь подъезда.