Владимир Сорокин - Нормальная история

Внешнее пространство города и внутреннее пространство квартиры в русском мире очень разные, меж ними всегда пролегала и пролегает жесткая граница: здесь обитаю я, а там, за дверью, – государство. Внешнее пространство в советской жизни – улицы, проспекты, парки, рестораны, кинотеатры – всегда принадлежало государству, этому жестокому и непредсказуемому правителю, воспринимающему население как строительный материал. Выходя из дома, ты должен быть готов к постоянному преодолению этого “государственного пространства”, от которого можно было ждать чего угодно. И самое главное чувство – тебя не очень ждали в этом пространстве, оно существовало не для тебя лично, а для мифического “советского народа”. Поэтому перемещение из интерьера в экстерьер было сопряжено с пересечением некой онтологической границы, словно ты, как моллюск, сбрасывал свою раковину на пороге своей двери и – голый оказывался вовне.

В Берлине удивляло именно отсутствие этой экзистенциальной границы между внутренним и внешним. Покидая свою квартиру, я ничего не терял, наоборот – я оказывался в интересном большом пространстве, продолжающем пространство квартиры. Это было настолько неожиданным, что вызывало эйфорию: весь городской мир существует только для человека, для его жизни и удобства, и ни для чего более! С этим чувством я мог часами гулять по берлинским улицам, наслаждаясь “человеческим пространством”.

Мне довелось пожить в Вене, Мюнхене и Ганновере, я побывал во всех больших немецких городах, но пространство Берлина по-прежнему остается для меня уникальным, что позволяет мне именовать его самым просторным городом Германии. Хотя, возможно, и Европы. Мне долго казалось, что такое отношение к этому городу связано с той первой поездкой на Запад, которая никогда не сотрется из памяти, что это очень личное чувство. Но вот, беседуя как-то с моим французским издателем, немолодым, надо сказать, человеком, я сказал ему, что сейчас живу в Берлине. “Поздравляю! – ответил он. – Вы живете в самом демократическом городе Европы”. Услышать такое от коренного парижанина – дорогого стоит.

Значит, не я один чувствую берлинский простор. Бывая в нынешнем Кройцберге и проходя по местам, где мы, молодые и полные идей и надежд, гуляли по пустынным улицам с домами, расписанными граффити, я встречаю таких же молодых людей, говорящих на разных языках. Испанская, английская, итальянская и китайская речь… Эту молодежь, как и меня тогда, притянули распахнутые пространства Берлина. Они приехали в этот город со своими идеями и надеждами. И этот город вместил их всех, поделился своим просторным уютом.

Хочется верить, что Берлин сохранит свой стиль и свободу своих пространств.