Владимир Сорокин - Нормальная история

Пегги Гуггенхайм – искательница приключений, светская львица, потерявшая отца, ушедшего на дно океана вместе с “Титаником”, хрупкая американка из семьи миллионеров, склонная к перемене мест, мужей, любовников и богемных кругов, пронесшая через свою бурную жизнь завороженность новым, невиданным прежде искусством. У нее были нюх на гениев, отменный вкус и тигриная хватка амбициозного коллекционера нового . Во многом благодаря ей мир узнал Марселя Дюшана, сумасшедшего затворника, сделавшего в начале века свои безумные визуальные открытия, определившие все дальнейшую модернистскую эволюцию и дотянувшегося своим “Фонтаном” из 1917 года до поп-арта, минимализма и концептуального искусства. Она помогла Максу Эрнсту стать самим собой. Она знала лично гениев довоенного Парижа. Скупала картины у европейских сюрреалистов, дадаистов, абстракционистов, футуристов и конструктивистов. После войны безошибочно определила гениальность Поллока, Ротко, Матты и Де Кунига. С кропотливой последовательностью она снимала модернистские сливки и наполняла свой сосуд. К 1951 году он был полон. Пегги запечатала его и выбрала место – в Венеции, на Большом канале.

Теперь каждый желающий может отведать этого густого напитка и за какие-нибудь полчаса движения по непросторным комнатам музея понять, что же стряслось с искусством в ХХ веке. Малевич, Кандинский, Дюшан, Дали и Пикассо соседствуют в этих комнатах. И им не тесно здесь.

Пегги Гуггенхайм всю жизнь собирала себе эликсир бессмертия. И собрала. Он – на Большом канале, в палаццо Веньер дей Леони. Со всего мира сюда едут причаститься модернизма. Сильнее всего потрясает даже не концентрация шедевров на единицу площади, а особый, ни на что не похожий уют этого места, этих комнат, этого садика, этого спуска к воде. Здесь царствует особый масштаб, словно некто огромный и невидимый, кликнув чудовищной “мышкой”, свернул окно “Искусство ХХ века” на своем безразмерном компьютере и теперь мы заходим в это свернутое, сверхконцентрированное пространство десятилетий, биографий и судеб.

Но это еще не все.

Свернутое пространство существует не само по себе.

Палаццо с картинами и скульптурами гениев модернизма – лишь вершина айсберга. Как и все здания в Венеции, оно стоит на деревянном фундаменте – сваях, забитых в илистое дно залива. Чтобы выстроить палаццо, нужно было привезти десятки бревен, забить их в дно, а уже потом строить. Самое удивительное, что число этих бревен, привезенных в свое время из Хорватии и ставших фундаментом палаццо, совпадает с числом экспонатов собрания Пегги Гуггенхайм. Их ровно триста двадцать девять. Все они когда-то были деревьями, росли в лесах, шумели листвой или шуршали хвоей, давали приют птицам и белкам. Потом их срубили люди, ампутировали ветки, погрузили на корабли, доставили в Венецию и забили вниз макушками в морское дно. Неужели только для того, чтобы эти некогда прекрасные деревья, лишенные своей красоты, забитые в илистый песок, просто покорно поддерживали здание? В других палаццо – так, но только не в этом. Здесь произошло то, к чему человеческий язык с трудом сможет подобрать объяснение. Дали говорил, что смысл его картин настолько глубок, что ускользает от логического анализа. Случившееся в музее Гуггенхайм тоже способно потрясти основы земной логики. Можно назвать это чудом. Но лучше вспомнить проницательного Гермеса Трисмегиста с его “Изумрудной скрижалью”: “То, что вверху, то и внизу”. Он имел в виду не только звезды, атомы и бесплотные силы, но и равновесие между противоположными мирами, эдакие песочные часы, вмещающие в себя онтологические противоположности, перетекающие друг в друга и питающиеся своим различием. В случае музея это мир искусства и растительный мир. Они поддерживают друг друга.

Противники модернизма готовы возразить: это два мертвых мира, умозрительное, циничное в своем радикализме искусство опирается на мертвые деревья – вот символ беспощадного ХХ века, века Освенцима, Хиросимы, машин и массового производства! Но этот символ для тех, кто не видит того леса, который вырос за это время внизу, под зданием музея.

Тем же, кто видит этот лес, я предлагаю прогуляться по нему. Три сотни могучих и прекрасных деревьев составляют эту рощу. Каждое дерево соответствует своему творцу, произрастая из него, корнями опираясь на его бессмертные достижения. Деревья ожили, пустив корни, проросли причудливой фантастической листвой.