Владимир Сорокин - Нормальная история

Казимир Малевич пророс мощным дубом с квадратными листьями и кубическими желудями, его крона грозно шумит, и внимательное ухо способно различить смысл этого Шума Нового Времени: “В будущее возьмут не всех!”

Кедр Марселя Дюшана с дробящимися, исчезающими и вновь появляющимися иголками, с корой, состоящей из наползающих друг на друга писсуаров, замер в своем молчаливом и самодостаточном величии.

Платан Пикассо раскинулся могучими ветвями, каждая из которых соответствует творческим периодам художника – голубая ветвь переливается всеми оттенками лазури, розовая тянется женскими телами, сочится абсентом, кубистическая скрипит треугольными листьями и скрежещет остроугольными плодами, сюрреалистическая нависает скругленными формами, эллипсами и шарами.

Дерево Кандинского, раскинувшееся облачным шатром, не похожее ни на одно из деревьев рощи, потрясает своей необычной формой и цветовыми переливами. От него пахнет озоном, как после грозы.

Лиственница Брака с микроскопическими ветвями завораживает своей идеальной и простой геометрией, устремляясь ввысь и протыкая облака острым шпилем.

Грустная береза Шагала клонится ветвями к земле, слабо шелестит мерцающей листвой, образующей призраки местечкового рая, разрушенного новым веком: хлопают крыльями синие петухи, парят жалобно блеющие козы, корова входит в трактир за кружкой пива, плачущий раввин несет распадающуюся на клочья Тору, букет сирени взрывается на столе дачной веранды, пьяный гармонист падает лицом в грязь, влюбленные вылетают в окно спальни.

Олива Дали с настойчивой яростью тянется во все стороны ветвями, превращающимися в цепкие холеные руки с ножами, вилками, мягкими часами и кувшинами, полными жидких желаний, которые капают вниз, вниз, вниз благоухающей древесной смолой, тысячи разноцветных капель падают на раскаленный песок и тут же прорастают изящными женскими телами с розовыми бутонами вместо голов, они манят и зовут, дразнят и флиртуют, лопаются, раскрываются, дыша запахом гниющей плоти, испуская из недр своих муравьев, тигров, длинноногих слонов, но тут же вянут, скукоживаются, женские тела опираются на подпорки, роняют золотые монеты из влагалищ, превращаясь в жирафов, воспламеняющихся от человеческого взгляда.

Осеннее древо де Кирико безнадежно теряет свою бронзовую листву, пропуская сквозь себя зеленый пламень заката, огромная резиновая перчатка, навсегда потерянная великаном, грустно висит на изгибе ветки, холодный ветер прощания качает ее.

Можжевеловый куст Хуана Миро разросся баобабом с множеством птичьих гнезд всевозможных форм и цветов, живые и механические птицы населяют их, поют, звенят, кричат и стрекочут на тысячи голосов, птицы-буквы, птицы-запятые, птицы-шары, птицы-многоточия, птицы-птицы, от их какофонии хочется петь и смеяться.

Обломок широкого, угрюмого ископаемого дерева Макса Эрнста, которому миллионы лет, дал новые побеги с невиданными листьями, бархатными и сдержанно-пестрыми, словно крылья ночных бабочек, они пытаются заслонить, скрыть темную бугристую кору, которая трескается, раздвигается глубоким и призрачным ущельем с двумя птицеголовыми рванотелыми существами, танцующими свой грозный и завораживающий танец вокруг рогатого пылесоса, и танцу этому не видно конца.

Смешной серо-зелено-красный кактус Клее вымахал до высоты пальмы, по его стволу семенят квадратные охристые крабы, жаждущие добраться до калейдоскопических цветов, полных пепельно-серого нектара, но их глотают прожорливые полупрозрачные рыбы, не ведающие грязно-синей жалости в своей изначальной розово-песчаной доброте.

Тополь Модильяни строг и невинен в буйном лесу модернизма, он кренится вправо, дрожа, словно боясь упасть, становясь от этого невыразимо прекрасным.

Гранитная липа Магритта нависает величественной кроной, тихо подсвеченной снизу Империей Света, каменный шум листьев заставляет замереть и на время превратиться в статую. Этот гранитный великан населен каменными орлами, терпеливо высиживающими мраморные яйца, женщинами-рыбами, грустными людьми-клетками с грустящими в них птицами, девушками, с жадностью лижущими свои плечи, зеркалами, ставшими вечными отражениями каменных листьев.

Дерево Поля Дельво напоминает дом, вмещающий в себя дворцовый пейзаж с шахматным полом, обнаженными девушками и чопорным господином, навсегда оцепеневшим от катастрофического отсутствия инъекции Вечной Женственности.