Василе Войкулеску - Повести и рассказы писателей Румынии

Маргиломан со своими шпионами да с прихвостнями властей — об этих он позабыл и думать. И наконец, Скороамбэ, о беде которого он уже знал, но о вражде которого не догадывался.

Ловцы действовали вслепую, наугад, и он оставался для них невидимым и недостижимым. Будь у конокрада любовница, тогда было бы легче — все-таки в руках нить. А тут — никакой зацепки. Говорили, ему по сердцу молодые кобылки, которых он тщательно себе отбирает. Будто в год меняет он их по две. Конокрад посмеивался, когда слышал это, но не отнекивался, пускай люди верят. Ему это на руку. Оно даже безопасней.

Так как Эгон зарвался и не только не уезжал, но и подошел совсем близко к одному из его тайных убежищ, Амоашей подал ему знак, чтобы венгр вел себя потише. Но тот упорствовал, и Амоашей решил, что его проучит.

Однажды утром в Бузэу лудильщик, перепачканный сажей и обвешанный гроздью кастрюль, вошел во двор префектуры; посуда звенела у него за спиной, как колокола собора, а сам он кричал во все горло: «Лудим кастрюли!..» К нему тотчас же спустился сам исправник Мардаре, и они торговались, как цыгане, битый час, пока не договорились о полуде медной посуды.

Прошло еще немного времени, и один из людей Эгона привез венгру весть, будто видел, как Амоашей ввел белую лошадь в конюшню заброшенного имения на окраине деревни Падина. Эгон подкрутил бравые усы, собрал свиту и, немедля отправившись к имению, устроил засаду за холмом у деревни. Оттуда он через подзорную трубу стал наблюдать, что творится в конюшне.

К вечеру он разглядел белого коня, взметнувшегося на дыбы, и какого-то человека, который его едва сдерживал. Мелькнули, как молния, и исчезли. Коня и человека поглотила конюшня. Но Эгон взвыл от радости. С трудом дождался он ночи и дал своим команду скакать к зажатой кольцом скотных дворов конюшне. Он сам первым перемахнул через стену, а за ним остальные; точно привидения, они окружили конюшню. Прислушались, потом Эгон легко взобрался на окошко и, спрыгнув в конюшню, упал в объятия верзилы, который подстерегал его заранее. И тут из конюшни, со двора, изо всех углов толпою хлынула стража во главе с исправником; они схватили конокрадов, крепко-накрепко связали и отправили их в погреб. Так гордец Эгон вместе с графиней и всей своею свитой попал в капкан, без труда расставленный валахом. Хитрости потоньше конокрад хранил для священника. Скрутив венгра, он лишь потирал руки. На попа же облизывался, как на лакомство.

Весть о провале Эгона тут же разнеслась среди конокрадов. Теперь священнику опять открылась дорога. Он хотел знать, с какой стороны ему грозит бо́льшая опасность. Значит, надо беречься властей и Амоашея… Священник призвал на совет Скороамбэ. Венгр от большого ума решил, что перед ним скакун с Амоашеем. Он и не понял, что все это был обман, что и лошадь, и человек — приманки. Но это было сигналом, что конокрад близко, что он работает тайно и бьет сильно и без промаха. Значит, надо соблюдать осторожность.

Скороамбэ опорожнил мешок с вестями… С конокрадом он встретился в Галаце. Они удалились в трактир, где Амоашей хотел напоить его на славу, чтобы вытянуть из него все, что он знает о священнике и других старых его товарищах, а особливо — о русском. Скороамбэ притворился пьяным и пошел нести всякую околесицу. А когда речь зашла о краже, то изложил свои подозрения по поводу батюшки. Тут Амоашей якобы засмеялся своим заливистым смехом и сказал:

— Куда ему, бедолаге, ни в жизнь он такого не сделает… Никогда ему не додуматься до этой затеи с привидением. Тут видна рука человека храброго и хитрого… Скорей всего, это Эгон, посланный своими людьми. Или, может быть, я, как ты думаешь? Скажи, ты меня не подозреваешь?

Тогда он будто снова улыбнулся Скороамбэ. И, расплатившись, тотчас же исчез — как наваждение. Позже Скороамбэ признал Амоашея в хромом чернеце, в меднике с кастрюлями за спиной. Но выслеживал издали, чтобы конокрад не распознал его, иначе лежать ему в сырой могиле!..

— Где он? — алчно выспрашивал поп.

Все в Галаце. Посему он тотчас же заподозрил, что если конокрад вертится там, то уж, без сомнения, у него с Яни на дороге назначены встречи… И уж конечно, по поводу скакуна. Стало быть, и конокраду прискучило жить под таким надзором и захотелось его избегнуть и от заботы избавиться.

Священник, довольный, поддакивал.

И Скороамбэ рассказал священнику, какие предпринял меры. Прежде всего заслал в помощники конюха к Яни своего человека, серого, ничем не приметного парнишку, который притворился придурком. Он состоял при лошадиных хвостах, блюдя их чистоту, и прислуживал за столом батракам стоя, точно боярам. Водку таскал им целыми ведрами. Ему дан наказ смотреть во все глаза и в особенности слушать во все уши.