Леонид Лушников - След заката

Зима была разномастная: то морозы, то вьюги, а то и оттепели. Но никто не ждал, что в первых числах апреля неожиданно тронулась Бересенька, хотя снега лежали пластами не только в горных ущельях, но и на полях. За две недели до этого события навалилась такая жара, хоть нагишайся, и малые реки из-за сумбурной зимы налились быстро, ринувшись в низы скопом, вспарывая льды на больших реках, словно ножом бульдозера. Зверь поспешно ушел на хребты к останцам, чтобы не попасть в это страшное месиво воды, снега и льда, сметающего на своем пути прибрежные талы и березовые колки.

Но к светлому празднику Пасхе так закрутило, ударил такой лютый мороз, что народ ахнул. Матвей Егорович Ветров, собиравшийся было в заводской затон, где стоял спущенный на воду отремонтированный катер, выглянув в окошко, забитое метелью, оторопел и шмякнулся на стул.

— Что за напасть ныне?! — ругался он. — Что-то не припомню такого бедствия!.!

Загудевший было Айгирский порог в полную мощь, за одну ночь утих, как будто задремал под луной, окрашенной в радужные кольца. Скалы вновь забелели, заиграли леденистыми расщелинами. Но так держали окрестности недолго. Дня через три весна взяла свое, и снова все потекло теперь уже до конца.

В конце апреля, когда заканителилась травка по улице деревни, каждого жителя официально оповестили бумагой под расписку о том, что вскоре начнется строительство четвертой очереди Айгирского завода и дали на обдумывание три месяца, предложив несколько вариантов для переселения. Петр Семенович, уже переболевший этой вестью, вроде бы отнесся к этому внешне спокойно, расписался молча на бумаге, а как только уехали уполномоченные в район, разошелся:

— А это видели?! — потрясал он старой берданой, утаенной от властей. — Вспомним молодость!..

Зарядив полный патронташ, грозился изрешетить каждого, кто сунется на подворье.

— В гробу я видел ваши фатеры! Не стронусь с места!..

Алексей, Катерина и Зоя, как могли, уговаривали старика, пытались отобрать ружье, но старший Березин ходил с ним даже по нужде, перекинув через спину. Трифонов, любивший всякие скандалы, узнав о восставшем друге, хохотал до упаду, обещал встать стеной рядом с другом на защиту деревни.

— Всех разнесем! — орал он, напутав жену. Вдвоем они до полуночи каждый день дежурили возле околицы, ходили по деревне, потрясали ружьями, палили залпами в воздух, разогнав всех ворон и сорок, запьянев от первача, вынутого из трифоновского погреба, орали песняка до зари:

Мужики вокруг них собирались не для того, чтобы поддержать, а лакнуть самогона на дармовщину.

— Посадят вас! — посмеиваясь, говорил Ветров, примкнувший к застолью, раскинутому на бревнах возле реки. — Сдурели под старость лет.

Трифонов на это притворно боялся, делал круглыми большие черные глаза, крутил ими по-совиному, восклицал:

— Петька!.. Пошли сухари сушить да котомку собирать!.. Дадут нам по камере в тюряге, заместо новой фатеры лет так… на десять!..

— Ты не больно-то шуткуй, — внезапно отрезвев, проговорил Петр Семенович. — Алешка сказывал, что ноне органы вовсю шустрят. Пошли по домам, а то договоримся… Чумовых ноне хватает…

Разошлись помалкивая, ровно в рот воды набрали. Петр Семенович, на всякий пожарный случай, бердану припрятал под стреху в сарае. Ночь не разобрала мысли, а еще больше озаботила. «Вот так, робяты! Сколь ни крути, а жизня все подметает. Может, все правильно?!» Петр Семенович вышел во двор на костылях, встал, растопырясь возле ворот, глядел, как косо сваливался розовый дым из труб завода. Ветер нес сладковатый запах столярного лака и клея, и еще какой-то гадости, сушившей листочки на липах, высаженных возле территории завода.

— Сожрет все завод! — проговорил Петр Семенович. Но тут же мысли вернулись к будущему переселению. Это как нож в сердце! Сколь ни юли!.. Задышалось с обрывами, он потер грудь и заговорил без злобы и жалости: — Ну, а куда же деться-то?!

Кобелек, в белых пятнах, с висячими ушами, припер здоровую ногу, усевшись на носок галоши, тявкнул два раза в темень.

— Придется нам, Полкаша, потесниться! Ниче-е-е! Где наша не пропадала! Будем жить!

Над затененном в ночи хребтом разгорелся Млечный Путь. Петр Семенович поскакал за ворота. Деревня уже заснула. Только на берегу, чуть ниже Прорвы, маячил рыбачий костерок. Кто-то из заводских кружил в омуте. Порог шумел набатно. Петр Семенович затянулся напоследок дымом, кинул окурок в бочку и тронулся обратно во двор, прислушиваясь к дыханию скотины, все еще размышляя над будущим, неизвестным и волнительным…