Сэмми Гронеманн - Хаос

Окончание повествования Хайнц слушал вполуха, предавшись ходу своих мыслей. Его взгляд блуждал по пустынной улице, как вдруг нечто за окном привлекло его внимание. К дому приближался полицейский в сопровождении консьержа Бёме. Хайнц рывком распахнул створку окна и высунулся наружу. Так и есть: те двое вошли в их парадную. Так же расторопно закрыв окно, он подскочил к двери и осторожно приоткрыл ее. На лестничной клетке приближался топот ног, потом в дверь забарабанили.

Горничная открыла, и Хайнц разобрал сиплый шепот консьержа:

— Я только сказать… из полиции привел… подождет здесь, сколько надо…

Пока падкая на сенсацию девушка с горящими глазами выспрашивала подробности, Хайнц бесшумно закрыл дверь и принялся кружить по комнате.

Ситуация была ему предельно ясна, возмущение и гнев поднимались в нем. Вся ярость, накопившаяся за день с момента слушания дела «Пфеффер против Боруха», переполняла его и была готова вылиться наружу.

Он остановился возле ни о чем не подозревающего Йосла и вдруг решительно взял его за руку.

— Идемте!

Йосл растерянно встал, глядя на Хайнца непонимающе и тревожно.

Несколько секунд они так и стояли, рука в руке, глаза в глаза.

Хайнц смотрел в глубокие, чистые глаза юноши, испуганные и вопрошающие, и его охватило щемящее чувство, от которого сжимается сердце, похожее, может быть, на то, которое он испытал в детстве, держа в руках пойманного птенчика.

С твердым намерением он распахнул дверь в соседнюю комнату и шагнул туда, держа Йосла за руку.

За то время, пока Хайнц добирался через Тиргартен из суда до дома, в салоне Ленсенов собралось многочисленное общество.

Эркер оккупировали подружки Эльзы. Эрика Герзон и Хедвиг Блюменфельд приглушенными голосами оживленно беседовали с гусарским поручиком, малого роста, но высокомерного вида, и поджарым юристом, который с достойной сожаления тщетностью изо всех сил старался спрятать свою скованность и робость характера за моноклем, вставленным в глаз. Марта Мертенс, рослая серьезная блондинка, с благонравной непринужденностью молчаливо взирала спокойными внимательными глазами на компанию, устроившуюся на диване напротив. Компания, которую Хедвиг называла «комнатой страха», привлекала к себе внимание и других гостей, обменивающихся по их поводу замечаниями.

А там и впрямь разворачивались интересные события. Йозефу впервые удалось вытащить старейшину семейства, барона Ансельма фон Штюльп-Зандерслебена к Ленсенам, с которыми он имел намерение породниться. Пока на парадной висела табличка «Левизон», об этом и речи быть не могло, да и теперь-то уговорить его стоило немалых усилий. И вот старый породистого вида господин сидит на диване между племянницей баронессой и супругой председателя ландгерихта и с благосклонной улыбкой балагурит с Эльзой, расположившейся перед ним.

Еще на входе барон Ансельм фон Штюльп-Зандерслебен цепким взглядом окинул гостиную, оценивая обстановку и собравшихся гостей, и остановился на Эльзе, свежее и симпатичное лицо которой хоть и окрасилось румянцем, но глаза с неподкупной прямотой и невинностью выдержали пристальный взор, прежде чем скромно потупиться. Позже она так же скромно и спокойно отвечала на его вопросы, безуспешно пытавшиеся «вывести ее на чистую воду». Она давала такие разумные ответы, наполненные куда большей независимостью и самосознанием, чем было позволено простодушной и неискушенной немецкой деве. Но вместе с тем было ясно, что ее закаленный характер и глубокое почитание всего доброго, благородного и прекрасного служили поручительством тому, что мужчина, который приведет ее в свой дом, найдет нравственную опору и надежность всех традиционных жизненных ценностей, как и их достойное развитие.

Все это выходило из ее манеры поддерживать беседу, которая, кстати, вращалась вокруг всевозможных тем: театр и музыка, спорт и путешествия, круг чтения и благотворительность. Но как бы безмятежно ни держалась Эльза, пальцы ее нервно теребили под краями пелеринки подаренный сегодня крест. Смутный инстинкт подсказывал ей прятать драгоценность под пелериной, которую она с таким умыслом и добавила к своему праздничному туалету.

Остальные гости, сидевшие за столом, прекрасно понимали, что присутствуют при своего рода смотринах, поэтому не вмешивались в разговор и участие выражали лишь дежурными улыбками. Все, кроме Леи, которая сидела в своем кресле и изображала нарочитое безразличие, глядя в пустоту.