Сэмми Гронеманн - Хаос

— Вы говорите о… А, знаю! Только мы произносим иначе: эсрог. И лулав, конечно.

— Лулав?

— Ну да. Для нетилас лулав на праздник Суккос.

— Суккос?

— Растения, которыми потрясают на празднике.

— Совершенно верно. Непостижимые слова! Ну, да ладно. Так вы знаете, что я имею в виду?

— Конечно, знаю.

На этом вступительная беседа закончилась. Хайнц подошел к окну и уставился в одну точку. Его мысли вернулись к прежней проблеме. Он спрашивал себя, не стоит ли воспользоваться оказией, чтобы узнать побольше о еврейских делах. Только вот насколько этот юноша подходящий ментор? Лицо его Хайнцу нравилось, умное, открытое — не похож он на попрошайку и уж совсем не кажется писакой, сочиняющим такие убогие просительные письма. Правильно! Он же принес назад деньги. Вот что надо разъяснить в первую очередь!

Хайнц обернулся.

— Так что у вас там с деньгами? Почему вы решили их вернуть?

Йосл, застигнутый врасплох вопросами об этрогах, совершенно забыл о причине своего появления здесь. Теперь он оробел еще больше.

— Вот ваши деньги, — Йосл сделал несколько шагов и положил на стол банкноту и корешок перевода. — Чего вы еще хотите? Произошло недоразумение. С вашей стороны это было любезно, но я не нуждаюсь.

Йосл бочком двинулся к двери.

— Стоп! — скомандовал Хайнц, и гость замер. — Так дело не пойдет! Если вы не нуждаетесь, зачем же обращаетесь с просьбой?

Йослу стало жарко, он затоптался на месте и, опустив глаза, наконец выдавил из себя:

— Я этого не писал.

— Не писали? Значит, вы не Лифшиц?

— Нет!

— А кто вы?

— Кто я?

— Вы, вы! Как вас зовут?

— Шленкер. Йосл Шленкер.

— Шленкер? Откуда вы прибыли?

— Из Борычева.

— Борычев это в России?

— Да.

Начиная этот допрос, Хайнц присел на крышку стола и раскурил сигарету, теперь же он вскочил и взволнованно заходил по кабинету, пошире раздвинул шторы, впуская поток дневного света, и поманил Йосла:

— Пойдите сюда! Присядьте! — он пододвинул к окну стул.

Йослу ничего не оставалось, как сесть; настроение его испортилось, и он со страхом ожидал дальнейших расспросов.

Чем дольше Хайнц сохранял молчание, с каким-то странным любопытством разглядывая гостя, тем больше не по себе становилось Йослу. В конце концов он не выдержал и робко спросил:

— Можно мне уйти?

— Уйти? — Хайнц будто пробудился ото сна. — Нет, нет, напротив! Так на чем мы остановились? А, да. Итак, господин Йосл Шленкер, расскажите мне, кто такой Лифшиц.

Это был скверный вопрос, и Йосл предпочел промолчать.

— Хорошо. Кто такой Борнштейн?

На это ответить было уже легче.

— Хозяин постоялого двора с Драгунерштрассе.

— Кто написал письмо?

— Зачем вы меня мучаете? — с тоскою в голосе спросил Йосл. — Я ведь не сделал ничего плохого! Ваши деньги вернулись к вам. Я просто не хотел, чтобы вас обманывали, вот и принес. И больше ничего.

— Смотрите-ка! Так меня хотели обмануть? И кто же? Значит, письмо — это чистой воды мошенничество?

— Господин Левизон! — Йосл поднялся. — Извините, но большего я сказать не могу. Ничего дурного я и в мыслях не держал, иначе бы не пришел сюда! Делайте со мной, что хотите!

— Ничего я не хочу с вами делать! — Хайнц внезапно почувствовал жалость к несчастному юноше, которого он поверг в такое смятение. — Мне вы кажетесь порядочным человеком, иначе вы действительно не вернули бы деньги. Думаю, вы не хотели потворствовать жульничеству, и я вам за это благодарен. Но вы-то как попали в эту компанию? И почему деньги оказались у вас? Вы же не Лифшиц, а Йосл Шленкер!

— Прошу вас, господин! — взмолился Йосл. — Отпустите меня! Я не хочу навредить и другим.

— Обещаю, никому никакого вреда не будет. Но я должен знать, что за всем этим стоит?

— Обещаете? Точно? — в голосе Йосла слышалось сомнение, но взгляд глаза в глаза был доверчив и прям.

— Вот вам моя рука!

— А вы, правда, еврей?

Хайнц помялся, словно пойманный на чем-то непристойном.

— Я доподлинно родился евреем! — наконец нашелся он.

Йосл начал рассказ о том, что разыгралось в трактире Борнштейна несколько дней назад, красочно расписал деятельность Клацке, пересказал аргументацию Берла Вайнштейна, и как они с женой возражали, но тщетно.

Хайнц слушал со все нарастающим интересом.

— Вас упрекнуть не в чем! — заключил он. — И то, на что вы отважились сегодня, достойно похвалы. А теперь расскажите подробно, что вас привело в Берлин и чем вы здесь занимались.

Йосл говорил долго, Хайнц засыпал его вопросами, пока не узнал и о посещении молодой четой берлинских раввинов с неутешительным результатом, и в общих чертах о штудировании «Фауста» в далеком Борычеве; пока не выудил все о семье Йосла: о его отце, о брате отца, много лет назад подавшемся за границу, о Шане и ее сестрах, и прочие хроники жизни борычевской общины.