Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

Дежурный надзиратель совершил контрольный обход. Вскоре после того, как в коридоре стих топот тяжелых ботинок, Питер услышал:

– Я знаю, что ты сделал.

«Черт возьми! – подумал Питер. – Кажется, я начинаю сходить с ума».

– Все знают.

Он опустил ноги на пол и посмотрел на глазок видеокамеры, но она ничего ему не объяснила. Голос был похож на шепот ветра над заснеженной пустошью.

– Справа, – опять произнес кто-то.

Питер медленно встал и сделал несколько шагов:

– Кто… кто здесь?

– Ну наконец-то! А я уж, черт подери, думал, ты никогда не перестанешь выть!

Питер постарался разглядеть что-нибудь через решетку, но не смог.

– Вы слышали, как я плачу?

– Пора завязывать с этим, чертов ты сосунок.

– Кто вы?

– Можешь звать меня, как все, – Хищник.

– А что вы совершили? – сглотнув, спросил Питер.

– Я не совершал ничего из того, что мне шьют. Тебе еще долго?

– Что долго?

– Ждать суда.

Питер не знал. Он забыл задать этот вопрос Джордану Макафи. Вероятно, боялся услышать ответ.

– У меня суд на следующей неделе, – сказал Хищник, не дождавшись ответа Питера.

Металлическая дверь холодила висок, как лед.

– Как долго вы здесь сидите?

– Десять месяцев.

Питер представил себе, каково будет десять месяцев проторчать в этой камере. Сколько раз ему придется пересчитать шлакоблоки и сколько раз надзиратели увидят на своем маленьком телевизоре, как он писает.

– Ты детишек перестрелял, да? Знаешь, что бывает в этой тюрьме с теми, кто убивает детей?

Питер не ответил. В школе, где он учился, все были примерно его возраста. Он не в детсадовский класс вломился. И не без оснований. Но говорить об этом не хотелось.

– Почему вас не освободили под залог?

– Потому что они уверены, – фыркнул Хищник, – что я изнасиловал какую-то официантку, а потом ее заколол.

Похоже, в этой тюрьме все считали себя невиновными. До сих пор Питер, лежа на своей скамье, пытался внушить себе, что он здесь особенный. Оказалось, ничего подобного. Интересно, Джордан воспринимал его слова так же, как он – слова Хищника?

– Эй, ты здесь? – снова подал голос сосед.

Питер молча лег и отвернулся к стене. Хищник еще несколько раз пытался заговорить с ним, но безрезультатно.

Патрик в очередной раз был поражен тем, насколько моложе судья Кормье выглядит, когда не носит мантию. Она открыла ему дверь: джинсы, собранные в хвост волосы, кухонное полотенце в руках. Джози стояла у нее за спиной. Произошедшее словно бы смыло с лица девочки всякое выражение. Патрик, разговаривая с другими пострадавшими, уже десятки раз видел этот отсутствующий взгляд. Джози была недостающим звеном цепи. Она была единственной, кто видел, как Питер застрелил Мэттью Ройстона. И единственной, чья мать знает все тонкости судебной системы.

– Здравствуйте, Ваша честь. Здравствуй, Джози, – сказал Патрик. – Спасибо, что разрешили зайти.

– Вы напрасно теряете время, – ответила судья, в упор глядя на него. – Джози ничего не помнит.

– При всем уважении к вам, Ваша честь, я должен услышать это от нее самой. Это моя работа.

Патрик приготовился к спору, но судья посторонилась и впустила его. Он украдкой оглядел прихожую: на антикварном столике горшок с вьющимся растением, на стенах со вкусом подобранные пейзажи. Так вот, значит, как живет судья! А его, Патрика, собственное жилище, вернее, место, куда он приходил с работы, чтобы через несколько часов опять уйти, было скорее похоже на гараж, заваленный нестираным бельем, старыми газетами и просроченной едой.

– Как голова? – спросил Патрик у Джози.

– Еще болит, – ответила она так тихо, что ему пришлось напрячь слух.

Патрик снова повернулся к судье:

– Где бы я мог несколько минут поговорить с вашей дочерью?

Его провели на кухню – точно такую, какую он себе представлял, когда думал, какой могла бы быть его жизнь, если бы он выбрал другую профессию. Шкафчики вишневого дерева, солнечный свет, обильно льющийся через эркер, блюдо с бананами на столешнице. Он сел напротив Джози, ожидая, что судья усядется рядом, но она, к его удивлению, сказала:

– Если понадоблюсь, я буду наверху.

Джози умоляюще посмотрела на мать:

– Может, останешься?

Патрик увидел, как в глазах судьи мелькнуло что-то похожее на сожаление, но прежде, чем он успел это расшифровать, оно исчезло.

– Ты же знаешь, я не могу, – мягко произнесла она.

Собственных детей у Патрика не было, но он прекрасно понимал: если бы его ребенок пережил подобную трагедию, то он бы ни на шаг не захотел его отпускать от себя. Что именно происходит между матерью и дочерью, Патрик не знал, но одно знал наверняка: ему лучше не влезать.