Гога не понял ровно ничего: чьи именины? Почему его везут куда-то в незнакомый дом? Какой еще дед? Жоркиному отцу — за семьдесят. Со стороны матери, что ли? Но Гога никогда не слышал о нем. Первое, что пришло в голову, не самое важное, но неотложное, Гога поспешил высказать:
— Послушай, Жорка. Мы к даме едем? Да? А я — с пустыми руками. Неудобно… Тут недалеко цветочный магазин. Надо хоть букет взять.
— Есть, есть. Все есть. Все будет… — невразумительно, хотя и очень уверенно откликнулся Жорка. — Вот. Приехали. Стоп! — последний возглас относился к шоферу, который успел затормозить.
Жорка быстро вышел из машины, на ходу бросил на сиденье два доллара, хотя конец, включая чаевые для водителя, стоили всего доллар двадцать центов, и прошел в вестибюль нарядного жилого дома, из тех, что в Шанхае назывались apartment. Дом стоял на фешенебельной Баблинг Велл род.
Поднявшись в лифте на седьмой этаж, Гога с Жоркой оказались перед дверью, на которой была приколота визитная карточка: «Мр. Джереми С. Парнелл». А внизу, как принято, название какой-то фирмы, ее адрес и телефон, владельцем или служащим которой был хозяин карточки. Ничего не говорила Гоге эта фамилия, а название фирмы и тем более. Его удивляло только, что у Жорки уже завелись близкие знакомые, даже среди иностранцев. Но все оказалось проще.
Открыл им бой-китаец в белом халате. Из смежной с холлом комнаты, по-видимому гостиной, слышались звуки радио, оживленные голоса, смех. Говорили по-русски. С бокалом в руке навстречу им вышла смуглая женщина, очень эффектная, хотя и некрасивая. Она кого-то напоминала Гоге своими широкими скулами и узкими, азиатского разреза глазами. Бог ты мой, да это же Дальская, харбинская знаменитость! В гимназии столько о ней говорили, целые легенды ходили о ее вольном поведении. Мог ли он тогда мечтать о знакомстве с ней? Только любовался из зрительного зала, когда она исполняла вставной номер в оперетте или в эстрадном концерте между киносеансами.
— Жорочка, где же ты? Мы ждем тебя, ждем. Уже все надрались, а тебя все нет, — заговорила Дальская и расцеловалась с Кипиани.
— Ничего, сейчас догоню… — успокоил Жорка. — Вот, Тонька, привез пижона. Надо привести его в христианский вид! А то все сухари сушит. Заучился совсем. Пропадает парень.
Голос Жорки звучал озабоченно и строго. Он словно команды отдавал.
— Приведем, приведем, — успокоила Дальская и, подойдя к Гоге, протянула ему руку. — Проходите, очень рада…
Тон был любезный, но скользнула она по нему таким беглым взглядом, что Гога засомневался, запомнила ли она его лицо. Чувствовалось, что, будь сейчас на его месте кто-нибудь другой, она и того приветствовала бы так же любезно только потому, что он пришел с Кипиани.
Вслед за хозяйкой и Жоркой Гога вошел в просторную комнату, обставленную мягкой, удобной мебелью, и с удовольствием отметил, что в квартире действует охладительная система. В комнате находилось не так уж много народу, как это слышалось из холла: трое мужчин и две молодые женщины. В одной из них Гога, к своему приятному удивлению, узнал Лиду Анкудинову, бывшую соседку Журавлевых по те́ррас. Вторая — тонкая, изящная блондинка с очень выразительными, лучащимися карими глазами и большим ртом, который она в улыбке скашивала набок, открывая крупные, белые зубы, была явно душой компании. Когда Гога вошел, она читала стихи.
Страсть? А если нету страсти?
Власть? А если нет и власти,
Даже над самим собой.
Что же делать мне с тобой?
Только не смотри на звезды,
Не грусти и не влюбляйся…
«Чьи это стихи? — спрашивал себя Гога. Он их никогда не слышал. — Кто автор? Стихи хорошие». Раздумывая над этим, Гога пропустил строку. А читавшая между тем продолжала:
…И за счастьем не гоняйся.
Счастья нет, мой милый друг.
Счастье — выпало из рук,
Камнем в море потонуло,
Рыбкой золотой плеснуло.
Льдинкой уплыло на юг.
Счастья нет, и мы не дети,
Вот и надо выбирать.
Или жить, как все на свете,
Или умирать.
Она кончила и, взяв со столика стакан, сделала большой глоток. Кто-то зааплодировал. Лида повернулась к читавшей и, тоже держа в руке стакан с каким-то напитком, капризным тоном протянула:
— Биби, прочти то, мое любимое…
— Смоленского?
— Ну да…
«Она-то что в стихах понимает?» — удивился про себя Гога.
Биби колебалась — она терпеть не могла, когда чтению стихов аплодировали, хотя читать умела и любила. Но здесь не та компания, где стоит читать стихи. Поддалась на уговоры, прочла одно, и хватит с них. Но просила Лида, и отказать ей в чем-либо Биби была не в состоянии. С ней у Биби были особые отношения, и не знал об этом только Гога. Выручил Жорка Кипиани. Ни к кому в отдельности не обращаясь, он заговорил:
Читать дальше