Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Но сидеть на месте Гога не мог. Он начал перекладывать чемоданы с места на место, проверял, заперты ли они, переходил от окна в купе к окну в коридоре и беспрерывно поглядывал на часы. Время шло так медленно, что казалось, оно просто стоит. Гога даже поднес часы к уху: нет, тикают, да вот и секундная стрелка движется.

— Мы не опаздываем? — в третий раз, с тех пор как утром в Чаньчуне пересел в этот поезд, спросил Гога кондуктора.

Тучный, усатый железнодорожник, прежде чем ответить, немного насмешливо посмотрел на нетерпеливого пассажира; поезда на КВЖД ходили минута в минуту.

— Не извольте сомневаться, в четырнадцать десять будем на месте.

Как приятно было после узких японских вагонов снова ехать в просторном пульмановском, слышать русскую речь поездной бригады, читать расписание на русском языке. Отложись поездка на год, и ничего бы этого Гога уже не застал: Китайская Восточная железная дорога продана японцам, часть служащих — советские граждане — эвакуируются в СССР. Скоро дорога полностью перейдет под контроль новой администрации и утеряет свой прежний облик. Говорят, собираются колею перешить, чтоб пустить составы с Южно-Маньчжурской дороги.

Но сейчас думать обо всем этом Гоге недосуг. Вот промелькнул разъезд Югович. Это уже фактически Харбин. Не пропустить бы момент, когда покажется вокзал!

Вот пошли какие-то домики полудачного, полудеревенского типа; рыжая корова на выпасе подняла голову и, продолжая тупо жевать, уставилась ничего не выражающими черными глазами на пролетающий поезд; вот молодые японские солдаты, в одних майках, бросили копать и, опершись о лопаты, явно довольные возможностью сделать минутную паузу, с улыбками перебрасываются репликами, одновременно провожая глазами вагон и тут же возвращаясь взглядом, чтоб проводить следующий; вот промелькнула и пропала из виду подбоченившаяся водокачка. Поезд ощутимо замедлил ход, дельтой растекались рельсовые пути, погромыхивало и подталкивало в ноги на стрелках. Вот и перрон. «Боже мой, неужели я в Харбине?» — захолонуло сердце у Гоги. Какой-то подросток в гимназической форме резко вскрикнул и пустился бежать за вагоном. Да ведь это Владик! Неужели? Гога сильно высунулся из окна и обернулся. Да, сомнений нет, это братишка. Как он вырос!

Состав медленно втягивался в дебаркадер харбинского вокзала. Вот и часы, Гога сразу вспомнил их. Они показывают два часа десять минут. Как много народу на перроне, и едва ли не все — японцы. Поезд почти остановился, и Владик догнал вагон. Он даже не бежал, а шел вровень с окном, улыбаясь и что-то спрашивая, но Гога не слышал его. Он лихорадочно искал глазами родителей. Да вот же они! Отец и мать стояли чуть поодаль, ближе к зданию вокзала, и Ростом Георгиевич, увидев сына, заулыбался и помахал рукой. Вера Александровна в темно-синем легком платье и летней шляпке из лакированной соломки смотрела в правильном направлении, но, конечно, Гогу не видела, и потому на лице ее не было улыбки. Оно выражало напряжение. Поезд незаметно остановился, и Владик повис на шее брата.

— Ну, давай твои чемоданы! — оторвавшись наконец, сказал он ломающимся голосом. — Я понесу, а то ты устал, наверное.

— На вот, возьми этот, — указал Гога на меньший размером, но Владик схватил большой и явно с натугой, но желая скрыть это, потащил к выходу. Гога, усмехаясь, взял более легкий и двинулся за ним.

Сидя между отцом и матерью (Владик поместился рядом с шофером и был этим очень доволен), Гога ехал в открытой машине, рассеянно отвечая на не слишком многочисленные вопросы матери и с любопытством оглядывая хорошо знакомые места. Нарядная площадь с памятником русским солдатам, павшим в русско-японскую войну; вокруг него все тот же сквер с цветником — бархатный ковер анютиных глазок, и среди них, как пылающие факелы, стройные, багровые канны; виадук, Офицерская улица, Диагональная. Все было до мелочи памятно и в то же время выглядело как-то по-иному. Народу на тротуарах мало, движение на проезжей части редкое и какое-то сонное. И тишина, непривычная тишина: ни гомона экспансивной шанхайской толпы, ни свистков полицейских, ни резких выкриков рикш, ни оглушающей музыки из репродукторов над входом в магазины. Разве что с обычным железным громыханием промчится трамвай. Даже скучно как-то…

Свернули направо, на Китайскую улицу, и на втором квартале остановились. Интересно, какова новая квартира? Что большой дом продан, что квартиру, в которой он жил, сколько помнил себя, пришлось освободить, Гога знал по письмам матери, но из шанхайского далека это как-то мало трогало. Гораздо важнее было, что Лена теперь живет отдельно, она вышла замуж. Это представить себе трудно: в доме нет Лены. Гога еще на вокзале заметил ее отсутствие и спросил о сестре, но мать ответила коротко и маловразумительно: