Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Какой же вы мужчина, если пьете меньше вашей дамы? — спрашивала она с насмешливой, но ласковой улыбкой, устремляя ему прямо в глаза свой диковатый, нескромный взгляд.

Гога пил, почти не пьянея, чувствуя прилив тех токов, которые вызывает в мужчине общество красивой, готовой поддаться женщины. Поняв, что Зоя не рассердилась на него за первый поцелуй, Гога во время следующего танца — это опять был тягучий, истомный блюз — поцеловал ее теперь откровенно и смело и уже не в щеку, а в губы, которые она сама подставила ему. Они не заметили, как остановились и стояли так, тесно прильнув друг к другу.

— That’s a stuff! [31] Одобрительный возглас по-английски. — вполголоса проговорил кто-то, и это заставило Гогу отпрянуть и оглянуться: где Сергей? Видел ли он? Но того нигде не было, и Гога облегченно вздохнул, тем более что, как он заметил, Зоя отнюдь не смутилась и, как только вновь заиграла музыка, сама возобновила танец.

Время между тем перевалило за полночь, и самые благоразумные стали собираться домой: ведь предстоял рабочий день.

— All right! [32] — Хорошо! (англ.) — сказала Зоя и, подойдя к выключателю, зажгла свет, тем самым как бы подводя черту. — Кто хочет, пусть идет, а мы поедем в «Парамаунт». Я еще танцевать хочу!

Некоторые ее поддержали, и начался спор, куда лучше ехать. Появившийся из своей комнаты вместе с хорошенькой девушкой скандинавского типа Сергей уговаривал ехать в «Холливуд боллрум» — там открыто до трех. Зоя, обычно любившая настаивать на своем, неожиданно согласилась. Когда часть гостей ушла, а оставшиеся обсуждали, кто с кем поедет (кроме машины Сергея была еще одна), Зоя вдруг заявила:

— Вы поезжайте, я приеду позже!

— Как? Почему? — раздались голоса.

— Мне надо переодеться. Не в этом же ехать.

Гога удивился: чего же переодеваться, когда такое красивое платье, но девушки Зою поддержали: платье на ней было дневное.

— Но как же ты одна потом поедешь? — простодушно спросил Сергей.

— Почему одна? Кто-нибудь из мальчиков останется, — Зоя обвела глазами присутствующих, как бы ища, кто бы это мог быть. — Ну вот, хотя бы Джорджи. Вы подождете меня?

Гога вспыхнул, польщенный.

— Конечно!

Когда все столпились около выходных дверей, около Гоги оказался Кока. Слегка потянув его за руку вниз, он пробормотал так, чтоб больше никто не слышал:

— She is giving you a break. Hell of a break! Don’t miss that chance! [33] — Она предоставляет тебе удобную возможность. Чертовски удобную! Не упусти этот шанс! (англ.)

Гога с удивлением взглянул на кузена. Он не то чтобы не понял его, но смысл слов был так неожидан, что не сразу дошел. Его сознание было, как промокательная бумага, которой нужно чуточку времени, чтоб впитать чернила. Но когда это случилось, Гога понял, что Кока прав.

Все уехали. Зоя и Гога вернулись в комнату, где только что было так много народу, стоял шум и гам, ярко горела люстра. Сейчас было тихо, свет вновь погашен, лишь две свечи догорали в ближнем канделябре, оставляя большую часть гостиной во мраке, из которого, словно чей-то внимательный глаз, следил за ними щиток радиоприемника. Его забыли выключить, и по комнате вновь плыла заунывная, сладострастная негритянская мелодия, которую вел саксофон, а ему вторила гавайская гитара.

Зоя, вошедшая в комнату первой, некоторое время стояла к Гоге спиной, как бы прислушиваясь к чему-то. У него глухими, сильными толчками билось сердце, пульсировала в висках кровь. Нервы были напряжены так, что он видел, как через пелену, слышал, словно через стену. Подумать только — они вдвоем во всем доме! Гога понимал, что долго так стоять нельзя, надо что-то делать, ну хоть сказать что-нибудь, ведь он же мужчина. Но он не чувствовал себя в состоянии даже пошевелиться.

Быстрым и плавным, каким-то танцевальным движением Зоя повернулась к нему и снова посмотрела прямо в его глаза с пугающей откровенностью. Он все еще стоял неподвижно. Тогда, на мгновение овладев собой, Зоя, чуть улыбаясь, на этот раз только своим белозубым большим ртом, сказала:

— Потанцуем?

Гога шагнул к ней. Но танцевать они не стали. Едва он коснулся ее талии, Зоя вскинула обе руки и, обхватив за шею, притянула к своему лицу.

Гога почувствовал, что погружается в эти широко раскрытые, дикие, страшные своей откровенностью глаза, ощутил у себя во рту ее гибкий, беспокойный, словно живое существо, язык и больше уже ничего не запомнил.

Потом, когда отбушевал неистовый первый порыв, она увела его к себе в комнату, и он остался у нее до утра.