Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Да, английское угощение! Зато уж на выпивку хозяева не поскупились: на столе в смежной комнате стояли бутылки и с виски, и с джином, и с брэнди, не говоря уже о батареях «кока-колы», лимонада и содовой. Тут же, на подносах, горами лежали сандвичи, за которыми сюда и ходили из столовой.

Новопришедших Клава представила по-английски, очень лаконично:

— Друзья Сергея — Конни и Джорджи.

При звуке превращения имени кузена Гога вопросительно посмотрел на Клаву, которую в этой компании звали Клоди, потом искоса бросил взгляд на Коку. Но тот ничем не проявил ни неудовольствия, ни удивления. Клава, представив друзей своей компании, сделала короткий жест в сторону столовой и произнесла традиционное:

— Help yourself! [29] — Угощайтесь! (англ.) — после чего, сочтя свой долг хозяйки выполненным, нырнула куда-то в полумрак.

Гога стоял у дверей, не зная, что делать, куда пристроиться, но никогда не теряющийся Кока сказал ему вполголоса:

— Нужно выпить для настроения!

С этими словами он уверенно направился к арке, за которой находилась хорошо освещенная столовая и там стол с угощением. Гога послушно последовал за ним, спрашивая себя, где же Сергей.

Он появился, едва друзья подошли к столу, из двери, ведущей на кухню. В руках у него была фаянсовая миска с кусочками льда и серебряными щипцами. Сергей сердечно приветствовал Коку и Гогу и, обратившись к темному провалу арки, громко возгласил:

— Эй, люди! Вот лед пришел. Кому надо — хватайте!

— That’s a good idea! [30] — Хорошая мысль! (англ.) — отозвался кто-то, и человека три подошли набрать льду в свои стаканы, не преминув долить их доверху кто джином, а кто виски.

Из гостиной доносились приглушенные звуки радио — оркестр Томми Дорси исполнял блюз, и одна пара, отогнув угол ковра, пошла танцевать. Ее примеру последовали еще две пары, ступая уже прямо по ковру. Впрочем скольжения по паркету им и не требовалось, поскольку танец был медленный, танцевали почти не сходя с места, тесно прижавшись друг к другу и лишь, ритмично покачиваясь, чуть переставляли ноги. Гога уже давно привык к такой манере танца и перестал ее считать нескромной: раз так танцуют все, значит, так и надо. Его тревожило другое: как ни вглядывался в полумрак комнаты, он не видел Зои, а ведь Клава говорила, что ее сестра будет.

Кока и Сергей о чем-то оживленно беседовали, время от времени добавляя себе в стаканы, и у Коки глаза уже начинали блестеть тем озорным блеском, который безошибочно указывал, что он на взводе. Сейчас он начнет танцевать. А танцевал Кока очень хорошо: легко, изящно, плавно, когда хотел — с замысловатыми па, когда хотел — просто и строго.

Наконец Сергей обратил внимание на Гогу и, поняв, что тот чувствует себя не в своей тарелке, толкнул его локтем в бок и сказал:

— А ты чего скучаешь? Давай выпьем! — С этими словами Сергей долил Гоге в его стакан и чокнулся с ним. Гога нехотя отпил несколько глотков. — Почему не танцуешь? Вон там у окна сидит, видишь? — Гога не видел, но на всякий случай согласно кивнул. — Дорис ее зовут. Пригласи, мировая девчонка. И кашу с ней сварить можно…

И Сергей заговорщицки подмигнул. Гога смутился и покраснел. Встречи с женщинами не были еще часты в его жизни и каждая приносила разочарование, вызывая недоуменный вопрос: как, только-то? И это все? Всякий раз, идя на вечеринку или в кабаре, он безмолвно спрашивал себя, не сулит ли судьба на этот раз такую встречу, которая откроет ему наконец тайну полноценного чувства любви во всей ее прелести, даст соприкоснуться с тем, о чем так много думалось и говорилось еще с гимназической поры, чем исподволь полны многие книги и уж вовсе откровенно кинофильмы. И даже эта музыка, которая слышится сейчас из полутемной гостиной, намекает на то же… И то, что Сергей о его предполагаемом общении с одной из присутствующих девушек говорил в столь недвусмысленной манере, тогда как Гога, идя сюда, думал… нет, словами не думал, не разрешал себе, но всем существом жаждал того же, но лишь в отношении Зои, заставляло его чувствовать себя нечистым и нечестным перед ее братом.

А Сергею и в голову не приходило ничто подобное. Он считал вполне естественным влечение молодого человека к хорошенькой девушке, и ему нравилось, что у Клавы много поклонников. Что касается старшей сестры, то образ ее жизни оставался на периферии его разумения. Эта жизнь протекала вне поля зрения, а на абстрактные рассуждения и догадки Сергей был неспособен. Для него реально существовало лишь то, что находилось в пределах восприятия пяти его органов чувств, воображения он был лишен начисто. И потому ничто не будоражило его безмятежное спокойствие и удовлетворенность собственным существованием.