Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Гошка! Здорово! — услышал Гога радостный возглас у себя над ухом, и кто-то крепко хлопнул его по плечу.

Он обернулся. Перед ним стоял Абрикосов — харбинский приятель, с которым они когда-то вместе посещали секцию бокса. Крупный, белолицый, с ярко-красными толстыми губами, очень добродушный, Вовка Абрикосов всегда был симпатичен Гоге, хотя близко они не сошлись — жили в разных районах и круг друзей имели разный.

— Вовка! — искренне обрадовался Гога. — Какими судьбами? Давно приехал?

— Да я уж три месяца здесь. Вот устроиться все никак не могу.

— Куда думаешь?

— Да кто его знает! В Волонтерский корпус не хочется — кабала. А в офис без связей не устроишься. Пробовал к Моллеру, охранником на пароход, были вакансии, да опоздал. Когда пришел — уже набрали. Сам знаешь: свято место пусто не бывает.

— Ндаа… — протянул Гога, стараясь таким неопределенным звуком выразить сочувствие, но понял, что этого мало, и спросил: — А что, хорошо там платят?

— Да, неплохо: сто сорок в месяц, а в рейсе харч и бонус [21] Премиальные. . Жить можно.

Условия действительно были приличные, а риск небольшой. Пиратство в южно-китайских морях все больше уходило в прошлое.

— Ну как в Харбине? Ты оттуда? — переменил тему Гога.

— Нет, я из Тянцзина. Год там прожил. Да не понравилось мне там. Английский город. Скука. В десять часов вечера человека на улице не встретишь.

Гога был разочарован. Он надеялся услышать о Харбине, расспросить о знакомых. Абрикосов, однако, кое-какие новости имел.

— В Харбин теперь и не суйся. Японцы всех в бараний рог скрутили. Жандармерия, военная миссия. Ну, в общем, сам понимаешь.

Гога понимал не очень — только полтора года прожил при новом режиме в Харбине, но согласно кивал. Он и до Абрикосова был наслышан о новых порядках в Харбине. Представить себе, что говорить свободно, высказывать свое мнение по любому вопросу стало в Харбине опасно, ему из Шанхая, где даже документов не требовалось, чтоб жить, было трудно, и он, если и поругивал японцев, то больше за компанию, из солидарности с говорившим, в числе их Абрикосов был далеко не первым.

Когда игры закончились, они вышли вместе. Стоял промозглый вечер, вокруг уличных фонарей теплыми, мутными пятнами расплывались желтые ореолы, за углом, на Авеню Жоффр вагоновожатый задержал свои вагоны, чтоб впустить выходящих из Аудиториума, рослый француз-полицейский из отдела движения пытался как-то упорядочить разъезд, щедро раздавая подзатыльники рикшам, рискующим попасть под колеса автомобиля. Картина для Гоги привычная.

У него разыгрался аппетит, и он не прочь был заглянуть в столовую тети Сары на Рут дэ Сер, где за сорок центов можно было получить порцию сосисок с капустой, стакан чаю и кусок орехового струделя. Но и расставаться с Абрикосовым не хотелось — когда еще с ним встретишься. Пригласить поужинать? Хватит ли денег? В кармане лежит доллар, а кто его знает, что Вовке вздумается заказать. Правда, тетя Сара поверит в долг до первого числа, но задалживаться не хотелось.

Размышления его прервал Абрикосов.

— Послушай, Гога, ты куда сейчас? — обратился он и, не дожидаясь ответа, предложил: — Пойдем ко мне. Я тут недалеко, на Рут Груши. Покажу мировые стихи. Новые…

— Твои? — спросил Гога живо.

Он был высокого мнения о стихах Абрикосова, которые слышал в Чураевке, в свой последний год в Харбине. Они нравились ему тем, что напоминали Гумилева. Впрочем, как раз за это, помнил Гога, и раскритиковал тогда Абрикосова строгий Петеревский.

— Нет. Нового поэта. Ты о нем наверняка не слышал.

— Какой, как фамилия? — почувствовав себя немного задетым, спросил Гога.

— Не знаешь ты его. Наверняка не знаешь.

— Почему же не знаю? — совсем уж обиделся Гога.

— Советский поэт. — Абрикосов назвал фамилию, но Гога не разобрал, потому что его озадачил сам факт: советский поэт.

Советский поэт был Маяковский. С большой натяжкой — Есенин. А так, разве там есть еще поэты? Гога никогда не слышал о них, и сама мысль об этом казалась ему странной. Он уже начинал проникаться постепенно сознанием, что не все так плохо в СССР, как пишут газеты: спасли же генерала Нобиле, никто его не мог найти, а советские нашли. Вообще авиацию развивают здорово. Что-то там еще у них есть?.. Ах, да, Днепрогэс, какое-то сложное техническое сооружение. Газеты писали, что оно непременно обрушится, а вот не обрушилось. Но поэты… Как-то не согласовывалось это понятие в сознании Гоги с тем, как представлял он себе Советский Союз. Тем интереснее будет почитать советского поэта.