— Наверное, был взбешен? — спросила Женя заинтересованно.
— Ничуть. Сказал, что они прравы. Он вообще был славный малый, но со стрранностями. Чудил во всем. Это стоило ему п’естола.
— Ну да, брак с разведенной американкой, — кивнула головой Женя. — Как ее?…
— Миссис Симпсон, — подсказал Гога.
— Ну, этот бррак был только для п’офо’мы, — небрежно махнул рукой Вертинский.
— Ах, вот оно что… — протянула Биби, единственная из присутствующих сразу понявшая, что имеется в виду.
— А ты не знала? — удивился Вертинский.
— А потом вам еще приходилось его встречать?
— После от’ечения? Один рраз. Он гово’ил, что теперь чувствует себя горраздо лучше, что нет ничего п’иятнее свободы… От всех условностей, от светских обязанностей.
Подали ужин, но ел один Вертинский и то вяло, хотя и грозил перед тем, что съест все без остатка и никому ничего не достанется. Он был явно не в форме, хотя при дамах старался крепиться и не заговаривал о том, о чем болела в тот вечер его душа. А Биби бросала жадные взгляды на Женю, и Гога, заметивший это, почувствовал себя здесь лишним. У него испортилось настроение, и он решил, как только наступит удобный момент, — откланяться и уйти. Он был зол на Биби, зол на Женю, зол на Вертинского за то, что тот притащил его сюда и поставил в глупое положение.
Дождавшись, когда ужин наконец закончился, он демонстративно взглянул на часы и сказал:
— О, уже второй час! Мне пора… Завтра тренировка.
— Посиди еще немного, — без большой убежденности произнесла Биби.
— Нет, не могу. Надо идти, — ответил Гога, вставая.
Неожиданно встрепенулась и Женя.
— И я тоже пойду. Пора. Завтра утром рано вставать. Гога меня проводит.
Ее Биби принялась уговаривать остаться куда более энергично:
— Ты же говорила, что завтра свободна… — голос Биби звучал даже обиженно.
— Днем — да. А утром — репетиция. Мы с Мануэлем новый номер готовим. — Женя выворачивалась, и это было ясно для всех.
— Ну, когда же мы увидимся? — не отставала Биби.
— Я сама тебе позвоню.
— Завтра? В какое время?
— О, специально не жди. Как-нибудь на днях. Когда будет время.
Это был только чуть припудренный, решительный отказ, но природная незлобивость и чувство юмора возобладали у Биби над обидой, и она заговорила, обращаясь к Вертинскому:
— Вот, пожалуйста. Пускай его после этого в приличный дом, — она сделала жест в сторону Гоги. — Ну сам скажи, Саша, чему он может научить внуков?
— Да, надо будет обсудить этот вопррос на семейном совете, — в тон ей отозвался Вертинский, но весь вид его показывал, что привычная игра его сегодня не тешит.
Несмотря на то что Биби все обернула в шутку, Гога чувствовал себя неловко: получалось так, будто он уводит с собой Женю, чего, увы, на самом деле не было.
— Биби меня усиленно обхаживает, но никак соблазнить не может, — со смехом говорила Женя и при этом упрямо встряхивала головой, как делала это когда-то еще в детстве. Она и похожа сразу стала на ту встреченную на даче длинноногую, угловатую, строптивую девочку, несмотря на перекрашенные в ярко-черный цвет волосы и внешность креолки.
Они сидели у нее в комнате на диване и пили только что приготовленный, на какой-то особый латиноамериканский манер, кофе, варить который Женю научил Родригес.
— Могу тебя пригласить взглянуть на мое обиталище, — сказала Женя, когда они подъехали к дому, где она жила, неожиданно переходя на «ты». Гога вспыхнул от приятного смущения и не сумел скрыть его от своей спутницы. А она, заметив это, добавила, улыбаясь, но серьезно: — Только чтобы мне — ни-ни! Без глупостей! Ты меня понял?
Гога поспешил ответить:
— Что вы, Женя, что вы!
— Не «вы», а «ты»! Сколько нам еще жеманничать? Сто лет друг друга знаем.
Комната у Жени была большая, обставленная хорошей спальной мебелью цвета слоновой кости, с отдельной ванной и балконом. Но порядок в ней был небезупречный: одно платье брошено на кровати, другое — не то платье, не то халат — висело на спинке стула. Большой, плюшевый медвежонок с растопыренными лапами обиженно таращил свои круглые стеклянные глазки из-под туалетного столика, куда его столкнула небрежная рука хозяйки.
Выслушав тираду о Биби, Гога вспомнил, что Женя всегда прямо все говорила, что думала, и постановил себе больше не смущаться, куда бы ни зашел их разговор.
— Вы давно знакомы? — спросил он.
— Да уж с месяц. Приехала к нам в «Казанова» — мы теперь там работаем — с компанией каких-то французов. «Давно о вас слышала», — говорит. Пригласила меня к ним за столик. Я имела неосторожность согласиться. Она и повела атаку. Я там выступаю очень раздетая, так она сразу: «Ах какая у вас грудь, ах то, ах сё». А мне ее комплиментов не надо. Я сама знаю, что у меня какое.
Читать дальше