Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

На сердце скребет: как там Котович мой?.. Наверное, сладостно дремлет, золотится в солнце. Какие голубые сны видит он? Приду, бывало, после работы, дверь только на пальчик приоткрою — бе-ежит навстречу… зеленые камушки горят… что-то на своем «сообщает». Носится-кружит, выскакивает из разных углов, внимания просит. Устанет — приляжет: свернется на диванчике — там его место; мягко ему лежится, лапкой только закроется.

И отчего так болью отзывается на душе?.. Да вот отчего: [Праведный заботится о душе своего скота].

Пока размышлял, произошли чудеса: Я — новый! Жаркий свет дохнул в лицо, и я знаю: это дыхание Жизни. Утро звенит — как колокольчик. До чего хорошо! Как явственно дышится! Свет гуляет по вагону. Замечтаешься тут своим… Смешное-радостное все, бездумно-мечтательный взор. Тянет на маленькие глупости: шутки-розыгрыши, мальчишеское, задиристое, — откуда это?.. Текут кефирные облака, светло-печальная эстетика русской природы, высокая культурность, акварельность, — это надо «перечувствовать». Трескается воздух, дышится-поется, не усидеть на месте!

В душисто-ароматном поле — одинокая девушка… далеко-далеко — глаз почти не хватает. Вольно ей гуляется, влюбленно целует ветер ее лицо. Отжужжит весна, зацветется знойный июнь… светы, голубые сумерки, теплый воздух, рассветная дрожь, в холодочке… — все проходит, пройдет и это. Оскудеет-опустеет поле без девушки. Глядеть на нее так сладко, слипаются веки, отяжелели глаза…

Так я опять прикорнул. И пришел другой сон — райский сон. В нем я летаю — натурально: подо мной — небо; земля меня подкинула — и закончилось небо. Подо мной крестики золотые, осколки звездочек — не поранить бы глаз. Слушаю-заслушиваюсь: птицы ли, люди ли, животные ли говорят мне — один Язык. И злу здесь не место… и я люблю, Мир дарую!.. Неужели такая любовь — проходящая?.. Залетаю в старую рощу, от зелени туманится в глазах. Стихи из моей книги, они будто все здесь — в этом ! Выходит из чащи волк, Звезда привела его, выходят люди — головы запрокидывают, и их Звезда ведет. Просвечивает материальная оболочка, через нее сияет величие человеческой души. Что-то рождается: это Я! Почему-то знаю: я — Христос. Быть может, сон со смыслом — «секретный», для того, чтобы направить. Все мы в этом сне — Он. [И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его].

И рай существует, место, где тихий свет, и лица праведные, и маслянистые кусочки мира — Ткань настоящая, и живая травка, и Господь, и слова ласковые-честные, и сердца открытые, и души свободные, и облако над нами — подвенечное… и ничего не страшно. А сон ли это?

И хочется сказать: вечен Свет. Я знаю это. Я буду смотреть на него — в последний раз».

Веселый майский дождик облизал грязную платформу пятигорского вокзала: усердно вымел весь сор, раскидал ветки, прибил пыль

— все было чистое. В розовых облачках падают ласточки черными стрелками, зазывно кричат, небо переворачивается. Солнце раскололось: из него, как сок, вытекает сладкий абрикосовый свет. Еще барабанит с крыш — как по нотам.

Взялся май!

И скоро теплотою покажется долгожданное лето… А уж рябины-то: белые «щеточки»… кудрявятся.

Выгляни в окно, нетерпеливый и вожделеющий: беспокойное море, сплошное-зеленое, — плыви по нему сердцем, проложи дорогу душою.

Адам был в мятежном настроении: не хватало чего-то… Он думал о хорошем, но на душе было совсем не радостно, что-то новое приготовлялось там… все виделось как бы в неестественных цветах. Явление зарождающегося дня действовало на него наркотически, как на ранимого бурша — предсмертные строки Вертера. Он просматривал привокзальную площадь тяжелым взглядом полководца.

Летящий, размытый свет. Фонари закрыли уставшие глаза, ночь разделась — явился чистый утренний свет. В этом свете — Бог. Воздух — как в кристалликах, до звона в ушах. Отовсюду веет Добром — и это Бог. Серебрится роса — «наплакано», муравейчик тащит что-то спозаранку — это тоже Бог.

Лицо Адама расцветало, на нем удивительной красоты лилиями распускались чувства. Сердце — этот тайный сосуд — заполнялось тишиной — нектаром бессмертия; в тишине этой было сокрыто множество цветов.