Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

В кабинете Катерины профессор оказался ровно через час после получения письма. Закрыл приём, что-то буркнул негодующим пациентам, выскочил на улицу и только в такси понял, что не снял халата — его белые полы торчали из-под пуховика.

Профессор не одну тысячу раз проживал этот разговор. Разговор, после которого жизнь пациентов и их семей кололась надвое — на безоблачное «до» и ужасающее «после». Званцев всегда заранее продумывал, анализировал психологический портрет пациента, подбирал формулировки, чтобы рак приняли как диагноз, а не приговор. Ведь с диагнозом можно работать, а с приговором — только смириться. В этот раз Званцев не успел придумать, с чего начать, как подготовить Катю, и вывалил страшную новость неуклюже, скомкано, почти на пороге.

— Года достаточно, — сказала Катя сухо, спокойно и устало.

— Года? Прости? Катя? — голос профессора дрожал. Званцеву стало неловко за свой поспешный, театральный какой-то приезд. — Катя, я всё продумал, на этой стадии операция ещё возможна, и… ты не слушаешь? Давай я останусь?

— Не нужно, возвращайся в клинику. У меня совещание.

[7]

Катя с ногами забралась на зелёный икеевский диван — раньше на его месте тоже стоял зелёный диван, только старый, неповоротливый и скрипучий, всегда накрытый полосатым пледом. В старых диванных ящиках мама хранила Катины игрушки и книги. В новом диване не хранилось ничего.

Куда исчезли игрушки и книги, куда исчезло мамино всё — одежда, коллекция фарфора, фотографии? Одежду, наверное, раздали соседям. Посуду сестра, скорее всего, забрала себе. А фотографии? Ещё тогда, в Катином детстве у мамы был целый фотоархив, пожелтевшие карточки с фигурно вырезанными краями. Мама рассказывала, кто, где, но Катя не слушала. Зачем? С выцветшими людьми на фото Катю не связывало ничего, кроме скучных маминых слов.

В дверь постучали. Катерина нехотя выбралась из-под подушек зелёного дивана.

[8]

— Катерина Леонидовна, нашла! — в комнату вошла сестра с объёмной пыльной коробкой, — вот они! Помню же, что были. Их Игорь в темнушку убрал, когда летом веранду чинили. Здесь, кажется, все. Ну, что у тёть Лены были, я все собрала.

— Спасибо, Ира, — впервые за свой приезд Катерина назвала сестру по имени. А ведь она бывает в доме каждый день: приносит свежие продукты от местных тёток, меняет полотенца. Когда в Суздале закрыли последний книжный магазин, сестра осталась без работы и охотно согласилась на роль управляющей, горничной и администратора гостевого дома Теремки.

Ира поставила коробку на журнальный столик и аккуратно, по одному, достала фотоальбомы. Разные по размеру, цветам, материалам — коленкоровые, картонные, обтянутые истрёпанной тканью, фотоальбомы скоро заняли всё пространство. Катерина узнавала, помнила почти каждый альбом. Кроме последнего, самого большого.

Большой был новее других — обложка без заломов и царапин, видно, его открывали всего несколько раз. С плотных самоклеящихся страниц на Катерину смотрела Катерина. Редкие фото, распечатанные с телефона — Катя иногда присылала свои фотографии и фотографии сына. Иногда. Почти никогда. Тетрадные листы с рисунками из её школьных тетрадей. Мама разобрала сотню тетрадей, оставшихся после Катиного отъезда, и страницу за страницей выбрала те, где Катя рисовала. Она часто рисовала на уроках. Так лучше думалось и запоминалось. Сказочных принцесс, букеты, птиц, таинственные дворцы с куполами, похожие на колокольни родного Суздаля.

Потом и в институте рисовала, и на рабочих совещаниях. Почему и когда перестала?

Альбом был заполнен едва ли наполовину. Мама, рассудительная, спокойная мама, подписывала каждый снимок, когда знала, где и когда сделано фото. Рядом с Катиными фото деталей не было. Просто «Катюша, осень 2005». Мама не знала, где я и с кем. Она ничего обо мне не знала. Но как могла, была рядом.

[9]

Катя допоздна пересматривала альбомы, снова и снова возвращаясь к большому. Гладила, читала страницы, подушечками пальцев вспоминая каждую фотографию. Будто пробовала наощупь белый песок, бирюзовую воду, ворс пляжных полотенец. Не заметила, как сначала про себя, потом вслух рассказывала страницам альбома, где и когда были сделаны фото.

«Это не просто пляж, здесь (по словам греков) на берег вышла Афродита. Та самая, красивая в пене. А в это кафе с клеёнчатыми столами я два часа ехала по горному серпантину. Прочитала в путеводителе и поперлась, дура. Пока ехала, все молитвы вспомнила, даже те, которые не знала. И слать бы к чёртовой бабушке кафе, но развернуться на узкой дороге негде. Вспотела от макушки до копчика, но доехала. Видишь, сижу, пиццу жую. Пицца, кстати, ни о чём. Твои пироги в сто раз вкуснее, мама».