Татьяна Устинова - С небес на землю

— Вы кто?!

Он мялся на пороге, не решаясь войти.

— А… вас не предупреждали обо мне?

Ответом на этот вопрос явилось возмущенное фырканье — должно быть, не предупреждали!..

Он ждал, скулы у него покраснели, и от неловкости вдруг стало очень жарко, а она не торопилась. Сложила бумаги, выровняла по краям и без того идеальную стопку, сцепила руки в замок — кисти крупные, ногти короткие без лака, — погрузила подбородок в волны шейного платка, завязанного почти по-пионерски, и уставилась на него поверх очков.

Он ждал в дверях — терпеливо.

— И что вам нужно?

Он улыбнулся, чувствуя собственное собачье заискивание. Он то и дело заискивал, особенно в последнее время.

— Моя фамилия…

— Дверь.

— Простите?..

— Закройте дверь.

Он помолчал секунду.

Как плохо все начинается!.. Как отвратительно все начинается. Хуже не придумаешь. Ему просто необходимо стать здесь… своим, и ничего не получается!..

Впрочем, у него вообще ничего не получается. Особенно в последнее время.

— Я могу зайти потом…

— Не нужно потом! — рыкнула хозяйка кабинета. — Вы уже зашли сейчас! Закройте дверь. Пройдите. Сядьте.

Вот на кого она похожа — на ефрейторшу из черно-белого фильма про войну! Ему всегда нравилось придумывать сравнения.

Он проделал все, как было велено: закрыл, прошел, сел, и очень неудачно! Оказалось, что кресло глубокое, вязкое, низкое, и теперь взгляд его упирался как раз в узел ее пионерского галстука. Чтоб добраться до лица, приходилось смотреть вверх.

— Вы кто? Автор? Если так, то вам на второй этаж, я авторов не принимаю.

Он вдруг развеселился — настолько, насколько позволяло его теперешнее положение.

— Почему… автор?

— У вас недокормленный вид, как у всех писателей. Или вы с бумагами от Канторовича?

— Моя фамилия Шан-Гирей. — Он облизнул губы, которые все время сохли. — И я новый сотрудник издательства.

Конечно, она ничего не услышала, кроме странной фамилии!..

— Ка-ак?!

— Шан-Гирей, — повторил он. — Пишется через черточку, то есть через тире. То есть через дефис. У Лермонтова, если помните, были родственники по линии бабушки как раз Шан-Гиреи…

— Да при чем тут дефис и родственники Лермонтова?! — Она сдернула очки. — Вы кто?!

— Я новый заместитель генерального директора. — Ей-богу, он чувствовал себя виноватым, как будто признавался в чем-то постыдном! — Я шел мимо, а у вас дверь была открыта, и я решил…

Очки шлепнулись на пол с дребезжащим звуком. Он кинулся их поднимать, но, пока доставал себя из кресла, она уже вынырнула из-под стола, зажав очки в руке, дико на него взглянула и схватилась за телефон.

Ну да, конечно. Следует немедленно все проверить. Какой, к черту, из него заместитель генерального! Того и гляди, милицию придется вызывать, а то и санитаров.

— Настя, соедините меня! Нет, прямо сейчас. — Она послушала немного. — Хорошо, я подожду. А вы сядьте, сядьте!..

Решив, что в кресло ни за что не вернется, он огляделся, обнаружил три стула, стоящих вдоль стены, сел на средний, справа пристроил сумку, а слева куртку. Потом решил, что таким образом занимает слишком много места, и пристроил куртку на сумку. Потом еще немного подумал и взвалил весь ком себе на колени.

Хозяйка кабинета следила за его возней, не отнимая трубки от уха, — очень неодобрительно, немного даже с подозрением.

Видимо, на том конце линии что-то произошло, потому что выражение у нее моментально стало притворно-ласковым, нежным, как будто абонент из трубки мог воочию наблюдать «ряд волшебных изменений чудного лица».

— Анна Иосифовна, это я. Простите, что беспокою, но ко мне пришел человек, который утверждает, будто он ваш новый заместитель, а я ничего об этом не зна…

В трубке заворковало, довольно громко.

Слов он не мог разобрать, конечно, но понятно было, что говорят убедительно, даже настойчиво, и чем дальше, тем больше эта настойчивость повергает ефрейторшу в растерянность.

Растерянная ефрейторша — своеобразное зрелище.

— Хорошо, — сказала она так, как по уставу положено говорить «есть!»: ясно, громко, четко. — Поняла. Да. Сделаю все, что смогу.