Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

— О! Это же Алёна!

— Откуда знаешь?

— А я её сегодня подвозил из Владимира.

— Хрен тебе! Это моя прабабка. Умерла в этом доме лет сто назад.

— Быть не может! Мы же с ней сегодня… Смотри… — в галерее фоток на смартфоне красовались мои одиночные селфи.

Лихорадочно сунул руку в карман. В ладонь легла льняная куколка.

[1]

После маминых похорон Катерина здесь не была. И до — не была. Когда узнала, что мать больна, перевела круглую сумму двоюродной сестре Ирине в Суздаль, поставила галочку в кармической книге долгов и забыла. Сестра оплачивала лечение, ухаживала за Катиной мамой, система работала, никто не жаловался.

Однажды стройный механизм «сестра-деньги-уход» дал сбой. Мама умерла. Её в очередной раз забрали на скорой во Владимир, как уже забирали не раз. Ирина даже не стала звонить Катерине Леонидовне, чтобы не получить выволочку за неудобный звонок. Катя не помнила, как и почему двоюродная сестра стала звать её по имени-отчеству. Кажется, когда Катя перевела первые деньги и выдала подробные инструкции по распоряжению. В невероятную по меркам Суздаля сумму Катя включила и зарплату Ирины — чтобы больная мать не стала для той добровольной обузой. Да, похоже, с тех пор Катя стала для сестры Катериной Леонидовной. Катя не заметила.

«Катерина Леонидовна, тётя Лена умерла». Катя не сразу вычленила эту новость из потока входящих писем и звонков. Будто помеху в эфире, Катя хотела смахнуть неудобное, царапнувшее изнутри сообщение. Оказывается, сестра дважды звонила, но Катя автоматически сбрасывала звонок, как сбросила бы любой, не относящийся к делу. Тогда Ирина прислала смс: «…тётя Лена умерла».

[2]

Катерина уехала из Суздаля в 16 лет. Сбежала к отцу в подмосковный Королёв. Мать приняла побег как должное: сильной, волевой, умной Кате в тихом Суздале было тесно. Единственное, что мог предложить провинциальный город, — карьеру реставратора, что только по лингвистическому недоразумению могло считаться карьерой. При первой возможности Катя вырвалась из материнского дома и напёрсточного городка с его бесконечными церквушками.

В Королёв мама звонила редко, после развода их отношения с отцом иссякли. Мобильных телефонов тогда не было, а звонить на домашний телефон и утыкаться в хамоватое «алё, хто эта?» новой папиной жены маме было больно. Когда Катя поступила в Московский финансовый институт, звонить ей стало некуда, в общежитии телефона не было. Иногда Катя звонила сама. Иногда. Почти никогда. Москва, желанная, жестокая, полная соблазнов и перспектив, начисто вымарала из Катиной памяти и пасторальный Суздаль, и мамин дом на улице Теремки, и саму маму. Спокойную, рассудительную маму с грустными васильковыми глазами.

За двадцать пять лет после окончания вуза Катя успела всё. Построить карьеру, объехать полмира, дважды сходить замуж, родить сына, завести любовника. Не успела навестить мать. Ни разу не приехала в Суздаль. Мама иногда приезжала в Москву. На первую свадьбу. На вторую. На рождение внука. Забирала внука на каникулы. Потом внук вырос, уехал учиться в Канаду. Мама иногда приезжала. Иногда. Почти никогда.

[3]

Как ни силилась, Катерина не могла назвать опрятный гостевой дом на улице Теремки своим. Пять лет назад дом стали сдавать туристам: в бывшем мамином доме появился вай-фай и кондиционеры. Маминых вещей здесь не осталось — как не должно быть чужих личных вещей в приличной гостинице.

Катя оплатила ремонт и дизайнера. После маминой смерти дом долго стоял пустым, продавать его было некому и незачем. Потом в Суздаль хлынули иностранные туристы и дом, удобно расположенный по дороге в Кремль, из бесполезной реликвии превратился в доходный актив.

Кто эти люди, живущие в когда-то её доме? Кто они, мифические туристы, приезжающие на ночь, на две? Зачем им приземистый Катин дом с резными ставнями? И сам тысячелетний Суздаль? Чего ищут здесь? Какие ответы хотят получить? Не на лубочный же День Огурца сюда вновь и вновь возвращаются москвичи, пермяки, красноярцы. И какие ответы искала она сама?

Катя в своих-не своих Теремках жила уже вторую неделю. Приехала одна. После очередного курса химиотерапии боль отступила, Катя обходилась без помощи медсестёр. Да и надоели чужие платные люди в её московской квартире. И в жизни — надоели.

Каждый день Катерина выходила на прогулку, шла одним и тем же маршрутом: дом — Кремль — по улице Ленина до Спасо-Евфимиева монастыря — назад к Торговым рядам за свежей выпечкой — и назад в Теремки. Смотрела на дома, заглядывала в нарядные окна кафешек, читала указатели и вывески. В первые дни не могла избавиться от зыбкого холодящего чувства — будто потерялась, заблудилась во времени. Казалось, город совсем не изменился за четверть века — те же улицы и переулки, та же набережная Каменки, те же часовни и монастыри. Всё то же, но совсем не то. Катя ни разу не ошиблась переулком, ни разу не уткнулась в незнакомое здание или заново построенный дом. Она знала этот город, но не узнавала его. Рестораны, таверны, отели, постоялые дворы — кажется, обычная повседневная жизнь растворилась в туристической мишуре. Тут вообще кто-то живёт? Или всё это — свежеокрашенные дома, резные наличники, ажурные занавески, сплошная бутафория для тех, кто готов платить за ночь, за две? За время своего пребывания Катерина не встретила ни одного туриста. Да и обыкновенных прохожих — по пальцам руки пересчитать. В начале февраля Суздаль спал, укрытый пухлой периной покойного чистого снега.